|
|
|
|
14 января 2010
Татьяна Алёшичева
 Эрик Ромер прожил почти девяносто лет и снял около пятидесяти фильмов. Но в качестве первой ассоциации с его именем кинокритики по инерции предъявляют термин "новая волна", хотя выдающийся режиссер очевидно перерос это локальное явление, длившееся с 1959 по 1961 год. Его соратникам Трюффо и Шабролю, которые после "волны" обратились к жанровому кино, больше повезло с творческой репутацией - в их случае не вызывает сомнений, что "волна" для них пусть и важный, но лишь эпизод. Что до Ромера, то почти весь корпус его фильмов подпадает под принципы "волны" - но только формально. Малоизвестные актеры вместо звёзд, повседневные бытовые сюжеты вместо стандартных жанровых фабул, актуальная, а не историческая тематика, натурные съемки вместо павильонных. Однако нетрудно заметить, что принципы эти давно стали общим местом, а значит, перестали маркировать какую бы то ни было принадлежность. Придуманы они были в пику пыльному "папиному кино", и, отвоевав у него территорию, принципиальность свою утеряли. Ромер же впоследствии несколько раз обращался к самому что ни на есть "папиному" жанру, то есть костюмным фильмам, и работал с ним вполне новаторски.
Англичанка и герцог (2001) стоит особняком не только в его фильмографии - технология съемки этого фильма уникальна. Он снят на цифру, причем актеры помещены в нарисованную среду, стилизованную под живопись XVII века, а изображение впоследствии обработано компьютером для иллюзии их полного слияния. Эффект вышел ошеломительный: кажется, что ожили и задвигались старинные полотна - в кадре исключительно фарфоровые лица и нежные пастельные тона. Эта манера родилась из установки Ромера поместить исторические события точно в те места, где они случились в прошлом. Современный изменившийся Париж в качестве декорации не годился, поэтому Париж ХVII века просто нарисовали.
Ранее Ромер уже снял два костюмных фильма – Персиваля Галльского (1978) он поставил целиком в студии, а Маркизу фон О (1975) полностью на натуре, после чего признал оба метода не идеальными, и для Англичанки придумал новую оригинальную технологию. И случился парадокс: стремление к достоверности и привязка к аутентичным пейзажам и интерьерам дали нереальную сказочную картинку, которая не в силах скрыть свое искусственное происхождение. Фотографическое изображение, которое символизирует в сознании зрителя "настоящесть", из этого фильма полностью вытеснено имитацией "под живопись". События, которые разыгрываются на таком нарочито искусственном фоне – подлинные, но кажутся будто специально придуманными для назидания. Необычное визуальное решение фильма служит идеальным фоном нравоучительного рассказа. Впрочем, на протяжении карьеры Ромер был не столько моралистом, сколько каталогизатором нравов, который описывает все существующие вариации воспитания чувств. Ключевое действие его персонажей – выбор, который они совершают в ситуации "или-или".
Английская аристократка Грейс Эллиот, бывшая любовница, а ныне просто друг герцога Орлеанского, может уехать из революционной Франции, где разброд и шатание, сотрясаются устои, и головы аристократов насаживают на колья санкюлоты. Но она делает выбор - остаться. И тут же ощущает последствия: комендантский час, запрет на выезд из Парижа, ночные обыски, когда в ее изысканный будуар вваливается грубая и наглая чернь. По стечению обстоятельств Грейс спасает от палачей аристократа-беглеца - случайного человека, даже не друга. Рискуя жизнью, она прячет его между матрасами постели и прикрывает собственным телом при обыске. Обнажается механизм нравственного закона внутри: она чувствует, что пропала, но вдруг, при виде варваров, угрожающих её миру, в ней просыпается отвращение – и страх уходит, откуда-то берётся мужество, достаточное даже для того, чтобы спокойно взойти на эшафот. По сути, здесь описана простая формула внутренней свободы – принять решение, пусть чреватое гибелью, но угодное душе. В христианской мифологии такое решение равносильно спасению. Но на этом история не заканчивается. Эту ситуацию Грейс спасает своим непонятно откуда взявшимся хладнокровием, но грядут другие испытания. Герцог Орлеанский проголосует в Конвенте за казнь короля, для неё же – роялистки – король фигура сакральная, предать его - всё равно что предать себя. Грейс порвёт с герцогом, потому что они больше не единомышленники, но потом решит сохранить дружбу, потому что родство душ превыше принципов. Ромер говорил, что его восхищает эта черта его героини – твёрдые убеждения при отсутствии фанатизма. Кажется, что она непоследовательна, но она сохраняет верность обоим – королю как сюзерену и герцогу как другу. Такой выбор возможен только при абсолютной душевной ясности.
На фоне куртуазных диалогов и пастельных тонов разворачивается история стоицизма, лишённая всякой аффектации. В фильме нет крупных планов, призванных обозначить кульминации. Кажется, что такая манера противоречит истории о подвиге, зато она как нельзя лучше передаёт ситуацию неколебимого душевного спокойствия, при котором только и возможен подвиг. Безыскусная повествовательная манера, избранная Ромером, работает эффективнее нарочитого нагнетания страстей. Зрителю просто предлагается наблюдать за аристократами-стоиками, которые в страшной ситуации сохраняют небывалое достоинство: Грейс и грузная престарелая герцогиня, ночь напролет дожидаясь революционного трибунала, поочередно уступают друг другу единственный стул. Ромер отмечал, что мемуары Грейс Эллиот, ставшие основой фильма, написаны в необычайно сдержанном тоне. И его собственные приёмы тоже очень просты. Никакой театральности, чтобы вызвать неприязнь к революционной черни: он всего лишь акцентирует повторяющийся жест одного из безграмотных, но фанатичных обвинителей Грейс – тот размахивает рукой, едва не тыча пальцами ей в лицо. Ромер экономит средства и пользуется крупными планами единственный раз – в финале, чтобы показать спокойные лица аристократов, обреченных террором Робеспьера на смерть.
Трейлер фильма Леди и герцог, реж. Эрик Ромер
|
|
|
Версия для печати
