Всем хорошо известно, что новая картина Вуди Аллена – это старая картина Вуди Аллена. Он сам не переносит новизны, упивается своей мизантропией и путается под ногами доходных артистов, снимая их с неукоснительностью машины. Из объятий этой доброй, нежной и мудрой машины они выходят преображенными. Яркая трансформация затертых клише и открытие на пустом месте – любимые приемы 75-летнего мастера, который уже более четверти века выглядит одинаково, как и подобает хорошему джазмену. Игра на кларнете – непосильное дело для молодежи. Лучше сразу постареть и уже не волноваться…

В таком возрасте можно снимать фильм о Париже и не оригинальничать. Можно не бояться, что Эйфелева башня и дворец Трокадеро, Вандомская колонна и пирамида Лувра, коренастый скелет Нотр-Дам и долговязый купол Сакре-Кер покажутся кому-то немного туристическими. Они ведь и есть такие. Вуди Аллен никогда не боялся общих мест, но теперь он использует свой жизненный и артистический опыт как своеобразную индульгенцию. Какими бы вечными ни казались сухопарые евреи с хорошей генетикой, рано или поздно и они понимают, что времени мало, а что люди скажут – неважно.

Итак, можно, наконец, проговорить какие-то важные вещи, иногда вытирая слезы от смеха или просто от сильных переживаний. Вуди Аллен и раньше не упускал возможности подтрунить над американцами, излишне увлеченными практической стороной жизни, но здесь решил обойтись без обиняков. Голливудский сценарист Гил Пендер, страстно желающий стать писателем, проводит романтический отпуск в Париже с невестой Инес, регулярно встречаясь с ее состоятельными родителями, которые, собственно, и оплатили поездку по случаю учреждения совместного предприятия с французами. Правда, отец Инес патриотично предпочитает калифорнийские вина и подозревает европейских партнеров в высокомерии, но бизнес есть бизнес. Инес либо занимается шопингом в компании матери, либо тащит Гила на прогулки со своими университетскими друзьями, которые, как на грех, знают о Франции значительно больше малообразованных местных экскурсоводов. Гил с его писательскими планами и романтическим отношением к дождю пребывает в тоскливом меньшинстве. В один из вечеров, когда искрящиеся энергией компатриоты увлекают невесту на дискотеку, Гил в подпитии плутает по улицам в поисках своего пятизвездочного отеля "Бристоль", но неожиданно попадает на вечеринку в стиле ретро. Когда его ловит за пуговицу премилая американка и, представившись Зельдой, тащит знакомиться со Скотти, восхищение стильной обстановкой сменяется паникой. Перед Гилом стоит Фрэнсис Скотт Фицджеральд, за роялем – сам Коул Портер, а сексапильная африканка в рискованном платье – это и есть Жозефина Бейкер, а не ее эффектное изображение.

Дальше события развиваются так, чтобы радость узнавания не оставляла зрителя ни на минуту, и каждая из этих минут была бесконечно прекрасна. Попытки открыть перед скучающей невестой глубины прекрасного прошлого терпят фиаско – Гил остается со своей тайной один на один и начинает вести двойную жизнь. Из полночи в полночь одним и тем же способом, навевающим воспоминания о сказках Шарля Перро, безвестный голливудский поденщик попадает в другой мир. Здесь молодой и яростный Хемингуэй обжигает афоризмами житейской мудрости, а величественная Гертруда Стайн методично указывает Пикассо на ошибки его художественного метода. Здесь отчаянно комикует щеголеватый, похожий на армейского поручика Сальвадор Дали и говорит продуманные странности Ман Рэй, смотрящий вглубь себя потусторонними глазами. Гил привыкает к жизни в прошлом, которое важнее убогого приземленного настоящего. И лишь встретив в прошлом свою любовь, он понимает, что жизнь – одна, и надо возвращаться. Хотя бы для того, чтобы вдохновляться прошлым, создавать его миф и оправдывать свое существование. Любая эпоха, напоминает Вуди Аллен, не равна себе. Фундаментальное свойство культуры – ощущение нехватки. Иначе история не имеет смысла, и жизнь человеческая – напрасна.

Люди 1920-х годов точно так же восхищались la belle epoque рубежа XIX-XX веков, а жившие тогда Гоген и Тулуз-Лотрек досадовали, что Ренессанс был давно, и его не вернуть. Машина времени – прием, чья работа эффективна лишь в столкновении с его принципиальной невозможностью. Гил избавляется от тоски и принимает жизненно необходимое решение (в частности, расстается со своей самоуверенной блондинкой) лишь совершив путешествие в прошлое и написав таки роман, который по достоинству оценила сама Гертруда Стайн. А может, Гил всего лишь писал свой роман, и все увиденное также есть плод его разыгравшегося воображения? Очень может быть. Но и тогда это значит, что гений места – есть. Что Париж сделал свое дело, и Гил Пендер из Пасадены – не первый и не последний, кто будет плакать от счастья, променяв дом в Малибу на заставленную книгами квартирку на канале Сен-Мартен.
Тема "американец в Париже" зародилась в промежутке между двумя Мировыми войнами, когда в истерзанную и оттого еще более прекрасную Европу бросились за вдохновением люди Нового Света. Когда-то их предки стремились за океан, чтобы обрести свободу и богатство, теперь они рвались назад, чувствуя вместо здоровой алчности тоску по мировой культуре. Паломничество имело едва ли не массовый характер. Его провозвестницей, музой и добрым ангелом была Гертруда Стайн, в 1902 году поселившаяся в 6-ом округе Парижа и покинувшая его лишь на время немецкой оккупации – в деревне можно было прокормиться. В ярком романе-мистификации "Автобиография Алисы Б. Токлас" (1933) Стайн сумела описать неописуемый Париж, каким его видели американцы, – город-счастье, город-полет, город-утрата, в котором нельзя просто жить, но и без него жить никак, никак невозможно. В XX веке Париж больше сделал для "становления американцев" (название еще одного романа мисс Стайн), чем Лос-Анджелес, Лас-Вегас и Нью-Йорк, лишь отражавшие тенденции и направлявшие потоки. В Париже родился великий американский модернизм – Хемингуэй, Дос Пассос, Фицджеральд, Фолкнер, Андерсон. То, что Америка может предъявить на суде истории, доказывая свою культурную состоятельность.

Не раз припомнив крылатое определение Парижа, данное ему Хемингуэем, Вуди Аллен, наконец, сделал образцовое приношение второму городу своей жизни. Своеобразной репетицией этого праздника была картина 1996 года Все говорят, что я люблю тебя. В ней тоже была любовь, Париж и музыка Коула Портера, но действие переносилось в Венецию, а начиналось и кончалось все в том же Нью-Йорке. Тематически же Полночь в Париже – это ироничная вариация Пурпурной розы Каира (1985), где с тем же обманчивым простодушием реальность сопрягается с игрой воображения. Но если там кумир скромной официантки из Нью-Джерси времен Великой Депрессии сходит с экрана ("оттуда") в зрительный зал, чтобы столкнуться с реальностью, то здесь схема переворачивается, и герой "отсюда" отправляется в эпоху свинга, немого кино и великой литературы. Кстати, актера, играющего в Пурпурной розе Каира экранного героя, зовут Гил Шепперд. Одно из значений этого слова – "пастырь", тогда как фамилия "Пендер" созвучна французскому слову "pendant", означающему "дополнение". И правда, что такое Гил Пендер, как не дополнение к другой эпохе, которая мнится ему не в пример лучше этой? Впрочем, в финале картины Вуди Аллен подарил своему герою достойный шанс. Волшебная полночь закончилась, но память и творчество освободили душу от тесноты…