С
Педро Альмодоваром в определенный момент произошло то же, что и с прочими радикалистами: из рубрики "возмутители спокойствия" он тихо перекочевал в раздел "любимцы домохозяек". Произошло это как-то очень уж незаметно, провести четкую черту не так просто: где кончается скандал и начинается пир духа, когда он перестает трепать нервы и начинает радовать своими "лихо закрученными сюжетами"? Точно так же какой-нибудь
Грегг Араки сначала всех пугал и бил по глазами
Поколениями игры в Doom, а потом начал снимать вполне удобоваримые ромкомы, разве что в меру бесстыжие.
Альмодовар сдулся давно, и это казалось вполне естественным итогом: разработав свой язык и стиль в гетто, которое мало кто вынесет, он вышел в народ и принялся снимать кино для всех. Но, видимо, все дело было в паршивом времени – в
Коже он возвращается к корням с учетом накопленного за годы поп-карьеры опыта.
В смысле сюжета Альмодовар, давно уже ограничивающийся в титрах одной фамилией (ну, спасибо, не именем) здесь традиционно увлечен тем, что рифмует "любовь" и "кровь". И ловко рифмует, стервец, рассказывая историю про хирурга, потерявшего в автокатастрофе жену и теперь создающего при помощи подопытного пациента ее точную копию и, заодно, суперпрочную искусственную кожу, которой нипочем ожоги и укусы москитов.
Как это всегда бывает с фильмами Альмодовара, дальше вот этих общих слов пересказывать сюжет опасно – того и гляди сболтнешь лишнего. Потому что с десятой минуты из шкафов начинают валиться скелеты, у каждого героя обнаруживается своя тайна и свой повод кого-нибудь изрубить, а потом сжечь на красивом костре. Мертвая уж десять лет бабушка оказывается живой, тетя Роза превращается в тетю Сару, а вон та девочка пять лет назад и вовсе была мальчиком, который плохо себя вел, и за это ему сделали вагинопластику.
