Добродушная тетушка Чен и ее молодой племянник Тонг отправляются на пасеку к дядюшке Бунми, свояку Чен - одинокому вдовцу, у которого вот-вот откажут почки. Дядюшка собрался помирать. В рамках приготовления к смерти в первый же вечер за ужином на веранде к Бунми и его родне присоединяется призрак его жены, а следом и пропавший без вести сын Чен Бун-сонг - в образе волосатой обезьяны с глазами, горящими красным огоньком.
По-честному, уши, руки и все остальное бы надо пооткрутить тем занудам, которые бубнят про "медленное кино", "магический реализм", "тайское чудо" и все остальное. Тем самым выгоняя из
Дядюшки то, за что фильм вообще стоит смотреть и любить, и вероятно, то самое, за что его наградили в Каннах. Можно было бы плюнуть, конечно, и в очередной раз погрозить кулаком фестивальной коньюнктуре, которая, понимаешь, такова, что этим фестивальщикам лишь бы лишний раз поощрить кинематограф экзотических стран. Да, экзотики в
Бунми хоть отбавляй (примерно той же, за которой в Юго-Восточную Азию обычно катаются менеджеры среднего звена). Но и общечеловеческого тоже с избытком - и очень хорошо понятно, что зацепило в
Бунми президента Каннского жюри Тима Бертона.
