До своего появления на экранах
Мистер Никто слыл самым интригующим проектом европейского авторского кино. Во всяком случае, если судить по размерам сметы и количеству интернациональных звезд. Когда же интрига, наконец, реализовалась, прокатчики приуныли. И их можно понять.
Представим себя на месте прокатчика с его крайне специфическими представлениями о "среднем зрителе". Этому зрителю надо объяснять, что Нильс Бор и Вернер Гейзенберг – это не четыре разных мужика, а два. О том, что фильм вообще может быть навеян какими-либо научными построениями, нельзя даже заикаться. Даже если у зрителя есть амбиции, для удовлетворения которых он с тревогой следит за творчеством
Ларса фон Триера, циркулирующая на рынке продукция должна быть на что-то похожа. Лифты, выносящие на поверхность паблисити нечто новое, эксцентричное и ни на что не похожее, практически замерли. Если бы Питер Гринуэй или, тем более,
Андрей Тарковский, сейчас попытались дебютировать в кино, у них было бы ничтожно мало шансов. "Среднему зрителю" они нужны лишь как имена, чья слава бежит впереди фильма – неважно, какого. И вот сидит прокатчик, который думает в таком приблизительно духе. А ему показывают длинный видеоарт по мотивам фундаментальных наук. Главный герой этого неясного по своему предназначению произведения – старик 117 лет от роду, лицом похожий на жеваную узбекскую курагу, который несет дичь и околесину, утверждая, что прожил одновременно три жизни. Структура обрамления фильма похожа на
Маленького большого человека Артура Пенна. Короткие сцены из недалекого будущего, где происходит запись, и пространные флэшбеки в различные конкурирующие биографии одного человека составляют сюжетное движение фильма. Эта тяжба вероятностей напоминала бы
Тайм-код Майка Фиггиса или
Беги, Лола, беги Тома Тыквера, если бы не радикальная разница скоростей. Как медленный поток, – то сель, то магма, – тягучая картина Ван Дормеля перемешивает возможности до их полной неразличимости. Одна жизнь, другая или третья – в сущности, неважно, все протекает почти одинаково, с незначительными житейскими вариациями. Прокатчик пожимает плечами. Непонятно, что такое. История – она одна. Бросьте ваши глупости.
