Одним из главных событий петербургского Кинофорума стал первый в России показ нового фильма Рустама Хамдамова Бриллианты, мировая премьера которого состоялась почти год назад в Венеции.

Это первый игровой фильм Хамдамова после его opus magnum, потерянного шедевра Анна Карамазофф (Вокальные параллели все-таки были фильмом-концертом). И первая его картина, снятая быстро и легко, без простоев и катастроф. Видимо, потому, что это все-таки короткометражка, и, в конце концов, автор заслужил, чтобы продюсеры не диктовали, а выполняли его условия.

В остальном же Бриллианты - именно такой Хамдамов, который рано или поздно должен был появиться: канонический, настоящий, дошедший до зрителя. Воплощенный стиль на экране, чистейший маньеризм, легкие завитки, словно нарисованные перышком, из которых складывается история про красоту.

Кстати, про перышко: несколько лет назад журнал "Сеанс" как раз опубликовал ряд сценариев, находящихся в работе, в том числе Бриллианты. И среди вороха текстов, ремарок, диалогов этот сценарий выделялся тем, что был не написан, а нарисован. Перышком, тушью. Женские силуэты, балеринки, воздушные шарики, господа во фраках – именно воплощенный стиль.

Эта нарисованность как-то очень легко читается, даже если не знать о ней, а просто смотреть на экран. Не сюжет, не диалоги, просто череда рисунков, правда, на выходе оказывающихся сильнее любой драматургии. В нарисованности – весь Хамдамов. Он снимает и живет так, как будто на дворе не 2011-й год, а 1927-й (и сам это понимает¸ раз помещает в кадр афишу Метрополиса). Он – оттуда, человек эпохи веры в человека. И язык его – тоже оттуда. Братья Бриллиантов - не современные фильмы, а картины Ланга, Вертова, раннего Бунюэля. У Хамдамова, как и у этих режиссеров, стиль – не простая завитушка, гальванопластика, по которой постучи – гулко будет, а воплощенный смысл. В этой композиции, совершенно музыкальной, в похожих на сны эпизодах, наконец, в легком, как дымка или как перышко (опять оно!), сюрреализме – не расшаркивание эпигона перед родоначальниками, а все та же вера в человека.

И Диана Вишнева как главная героиня – тоже про веру в человека как воплощенную красоту. И в "Драгоценностях" Баланчина, которые здесь появляются – тоже она, все-таки балет – это именно красота.

Ну а что красота? Хамдамов особенно кажется человеком двадцатых годов или более раннего времени, когда отстаивает ее гуманистический смысл. Если в современной российской реальности слово "стиль" подразумевает престарелых содержанок в коктейльных платьях и Александра Васильева, обсуждающего и осуждающего наряды домохозяек, то для Хамдамова оно наполнено тем же смыслом, что и для британских денди, для Уайльда, для всех тех, кто боготворил красоту. Она для него осмысленна, жива. Она – в движении, в живом человеческом лице и горящих глазах. Рената Литвинова – да, тоже синоним стиля, но в картине Хамдамова она, что показательно, вовсе не та, к которой привык массовый зритель благодаря пародистам. Живая, с буратиним картонным носом и, кстати, в компании самой лучшей собаки на свете – белоснежного золотистого ретривера Тима. Который зубами тянет скатерть и стаскивает ее со стола.

Красота живая и неживая в Бриллиантах сливаются воедино – не различишь, где Диана Вишнева тянет ножку на фоне серого неба, а где переливаются драгоценные камни в лучах электрического света. Даже в бриллиантах самое ценное – человек. Который их держит, который их ищет, который над ними плачет. Вроде бы пошлая аналогия - женщина как бриллиант, которому просто нужна огранка. Но у Хамдамова как последнего модерниста даже она работает легко и не коробит ни разу.

Последний живой эстет уайльдовского толка, последний среди призраков и зомби в напудренных париках, в ком еще теплится жизнь. И не теплится даже, а скорее бьет фонтаном. Может, конечно, все дело в том, что не выговорился. Но даже если бы все видели в отличном качестве Анну Карамазофф и знали наизусть Нечаянные радости, все равно этой живости у Хамдамова не отнимешь. Он - последний из генерации великих модернистов.