В антиутопической Британии второй половины двадцатого века наука совершила огромный рывок: средняя продолжительность жизни человека увеличилась до ста лет за счет развития трансплантологии. Развитие же заключалось, по сути, только в одном: отдельных людей стали выращивать специально для того, чтобы потом "разобрать на запчасти". Ну, то есть на органы. Вживлять их больным и таким образом продлевать жизнь.

На этом фантастичность сюжета фильма Марка Романека Не отпускай меня исчерпывается. Снятую по номинировавшемуся в 2005 году на Букеровскую премию роману британского писателя японского происхождения Кадзуо Исигуро картину при всем желании ни к фантастике, ни даже к антиутопии приписать невозможно. Если с фантастикой все уже ясно, то с антиутопией сложнее, ведь есть потенциал рассказать историю про несчастных аутсайдеров, обреченных умереть во имя продолжения жизни высшей расы. Но этого в фильме нет, путь выбран совсем другой.

Главными героями здесь выступают как раз троица таких вот выращенных на органы милых молодых людей: Кэти (Кэри Маллиган), Томми (Эндрю Гарфилд) и Рут (Кира Найтли). Отношения между ними вовсе не обусловлены тем, что ребята, как повторяют на все лады разные персонажи, не доживут до тридцати лет, потому что куда раньше им вырежут почки - отношения эти чисто мелодраматические. И развиваются сугубо по законам жанра. Сначала — первые полчаса — детки взрослеют в буколических пейзажах закрытой школы, наливаются румянцем, смущенно дарят друг другу то кассеты с записями чернокожих певиц, то первые поцелуи. А строгая Шарлотта Рэмплинг грозит им: дескать, берегите здоровье, не курите и не пейте, а то кому ваша циррозная печень будет нужна! Одним словом, зарождаются светлые чувства, с позволения сказать. Потом, естественно, приходит вселенская скорбь, вызванная любовным треугольником — дескать, я люблю его с десяти лет, но никому об этом не скажу и светлое чувство пронесу до последнего момента, когда мне или ему вырежут последнее, что можно вообще вырезать. Ну и, наконец, наступает зрелость чувств: всем все вырезали, все горюют и на смертном одре признаются друг другу в любви.

На каком бы фоне подобный сюжет не развивался — хоть посреди захваченной киборгами планеты, хоть в мире, населенном инфузориями-туфельками — он всегда остается собой, доведенной до пошлости историей Тристана и Изольды, сотни раз повторенной и оттого окончательно умершей легендой про Элоизу и Абелляра. Одним словом, простой как дважды два мелодрамой, только лишь заостренной тем, что герои помрут быстрее нас с вами. Фатальность персонажей можно отнести к законам мелодрамы — и какая, в общем, разница, какого эта фатальность рода: архаические, много раз использованные в сюжетах мелодрам чахотка с чумой, или новенькое, с иголочки, кромсание бренного тела.
Если и можно найти аналог Не отпускай меня в ближайшем кинематографическом ландшафте, то это, как ни странно, Сумерки. Хотя, что здесь странного? Ровно тот же прием превращения чего угодно в слезливую и приторную мелодраму. Даже у вшей есть чувства — что уж говорить про розовощеких милашек-вампиров, созданных, чтобы украшать дневники школьниц, то же относится и к выращенным в пробирке и обреченным на смерть ровно таких же милых пупсиков. У Не отпускай меня общего с антиутопией, заявленной в сюжете, ровно столько же, сколько у Сумерок - со, скажем, Дракулой. Роднит первоисточник с позднейшим воплощением в мелодраматическом ключе разве что что форма. Да и та легким движением руки превращается в мертвую материю, забронзовевшую и потерявшую всякое содержание, чтобы оставить от истории про вампира или жестокий гибнущий мир только красивое облачение. А единственное, что в данной ситуации требуется от режиссера - эту форму залакировать. Уж что-что, а это клипмейкер Романек умеет и из предложенного материала охотно и вполне ловко конструирует чучело. Такое же мертвое, как те розовощекие детишки, выращенные на заклание во имя вечной молодости человечества.