И, конечно, грех не вспомнить в этом смысле знамя движения -
Пианистку Ханеке. Но если
Ханеке и его эпигоны увлекались именно изображением перверсий, режиссёр Жанна Лабрюн оказывается в визуальном плане вполне целомудренной. Прямого живописания перверсий Лабрюн старательно избегает: там, где, казалось бы, святое дело показать визит садомазохиста к главной героине, режиссер останавливается на стадии приготовлений к оргии: аккуратном раскладывании на полу ошейников, наручников и миски с сырым мясом; даже когда Алис Бержерак удаляется с клиентом в комнату, камера стыдливо остается у закрытой двери. Пожалуй, живописью здесь Лабрюн увлекается только когда героиня попадает в психбольницу — тут режиссер не может отказать себе в удовольствии вывести галерею ярких типажей. Тут тебе и классическая больная, спрашивающая "который час?", и придурковатый пациент, вечно зовущий доктора. Лабрюн не отказыает себе даже в простоватом удовольствии закольцевать сюжет — начав с плюшевого мишки в руках проститутки, она заканчивает такой же игрушкой в руках чувствительного пациента психушки.
При всей неровности фильма, даже по ритму,
Особые отношения смущают, в первую очередь, своей схематичностью. Фильм спотыкается обо все препятствия и врезается в углы на каждом сюжетном повороте. И по драматургии своей похож на чересчур извилистый коридор, однако же из перипетий и параллельных сюжетов складывается вполне незамысловатое высказывание. И даже как-то обидно, что стоило тратить столько сил на простую мелодраму.
Жанна Лабрюн вволю играет с рифмами и перестановками героев: есть психолог на грани нервного срыва, есть проститутка, пытающаяся вырваться из замкнутого круга ролевых игр, но роли врача и пациента тут переставлены местами. Проститутке бы надо на кушетку к психологу — но тот идет к ней в кровать.
Тут, надо сказать, все герои находятся где-то на грани нервного срыва: курят, беспокоятся если не о разрушенной жизни, то о нарушенной эрекции — точно. Так что ничего удивительного в том, что кульминацию Лабрюн устраивает в пространстве психушки, нет — все к тому идет весь фильм.
Такой эксперимент — вычеркивание собственно перверсий из разговора про больных — конечно, достоин похвалы, но сказать, что он удался, никак не получится. Все-таки именно жестокое жизнеописание во многом выводит, скажем, "Романс Икс" из ранга мелодрамы в какие-то совсем другие смысловые пространства. Этого Лабрюн не учла. При всей своей вроде бы чувственности,
Особые отношения словно расчерчены по линейке. Тут все продумано и придумано, и это как раз случай, когда такое обвинение вполне уместно и не является придиркой. Лабрюн к своим героям относится как к пациентам, ну или как к функциям, фигуркам, перемещающимся по экрану для доказательства идеи. Это все хорошо, когда идея того стоит. Но когда она сводится к тому же, к чему любая мелодрама - "встретились два одиночества, разошлись опустошенные" - математика не работает.