В небольшом провинциальном городке, где все друг друга знают, убивают школьницу. Ее труп находят на крыше пустого дома на холме, на виду у всего города. Неподалеку валяется и неопровержимая, по мнению полицейских, улика – мячик для гольфа с автографом убийцы, местного идиота Ду-джуна. А свидетельство владелицы местной распивочной с гордым названием "Манхэттен" и вовсе упрощает дело: по ее словам, придурочный Ду-джун накануне напился у нее в заведении, противно клеился к ее дочери, а когда его прогнали, пошел ровно в ту сторону, где наутро обнаружили труп. Дело за малым: полицейские увозят дурачка в участок, и после пары зуботычин он подписывает признание. Но настоящее расследование только начинается: пожилая мамаша Ду-джуна (Ким Хе-Ча) – с виду самая беспомощное существо на свете – выходит на тропу войны, чтобы любыми путями отмазать драгоценного сыночка от тюрьмы. А для этого ей всего лишь надо найти настоящего убийцу.

Сюжет этого напряженного деревенского детектива в деталях практически повторяет фабулу Воспоминаний об убийстве (2003) – самого выдающегося на сегодняшний день творения режиссера Пон Чжун Хо: все те же убитые школьницы, местный дурачок в подозреваемых, и даже полицейский участок кажется тем же самым - служители закона все так же деловито выбивают признания у подозреваемых. Нерадивые полицейские – любимый мотив не только Пона, но и едва ли не мем для других корейцев. Правда Пон оттоптался на этой теме особенно тщательно: в Воспоминаниях полицейские, чтобы определить убийцу, гадают на кофейной гуще, подделывают улики, пытают подозреваемых – но в результате так его и не находят. Но главное – всю эту мрачную деятельность Пон Чжун Хо постоянно ухитряется представить в пародийном ключе, отчего она, однако, совершенно не теряет в мрачности. В Воспоминаниях этим его специфическим черным юмором продернуты все сцены расследований участковых дуболомов. В Матери особенно злой пародии удостоился дорогостоящий адвокат, которого нищая мать благодаря нечеловеческой настойчивости нанимает для защиты сына-идиота. Этот преисполненный важности персонаж находится в постоянном движении, изображая тотальную занятость и таким образом набивая себе цену, а в итоге приглашает мать на беседу в номера, где отдыхает со шлюхами. Двое его коллег рядом уже лежат лицом в салате, а жучила-адвокат предлагает матери перевести дурачка-сына вместо тюрьмы в психушку, пока добросердечные шлюхи наливают ей "ерша". Таким же юмором на грани фола традиционно сдобрены у Пона сцены следственных экспериментов: в Воспоминании убитую изображает комический мужик, переодетый в женское платье, а в Матери у муляжа трупа в самый ответственный момент смехотворно отваливается голова.

Этот несколько цинический юмор вообще не покидает Пона, начиная с первого полнометражного фильма Лающие собаки не укусят (2000), где обозленные на жизнь персонажи выкидывали маленьких собачек из окна. Ироническая интонация позволяет Пону никогда не впадать в пафос, которым, например, постоянно грешит его коллега Пак Чен Вук. Поэтому хоррор про живущего в реке монстра (Заложник, 2006) совершенно естественно складывается у него в комедию. А в сентиментальность он вляпывается, пожалуй, единственный раз – в новелле Трясущийся Токио, снятой для альманаха Токио! (2008) с участием Каракса и Гондри, где в финале аутист, влюбившийся в такую же аутистку, долго проникновенно смотрит ей в глаза, предварительно нажав на кнопку "любовь" у нее на плече.


Но с Матерью, слава богу, все не так примитивно: важнейшая движущая сила сюжета – материнская любовь – выглядит у Пона вовсе не благостно. Сухонькая пожилая женщина, промышляющая лечением травами и акупунктурой, оказывается существом далеко не безобидным. Оголтелая материнская любовь, как и любая сущность в фильмах Пона, подвергается ревизии: ради сына мать готова снести оскорбления и побои от родственников убитой. И в то же время, движимая этой любовью, она может в аффекте наброситься на свидетеля-бомжа и забить его палкой. В этом сюжете все оказывается не таким, как представлялось на первый взгляд. Убитая школьница – местная Лора Палмер или "девушка за рисовый пирожок", как выясняется, снимала всех своих любовников на мобильный, который теперь набит фотографиями-уликами. У лучшего друга Ду-джуна в шкафу оказывается клюшка для гольфа с кровавым следом. А сам глупый Ду-джун неожиданно вспоминает, что видел рядом с местом убийства зловещего седого старика.

По сравнению с Воспоминаниями, Мать местами визуально выглядит более пижонски. Не единожды Пон использует довольно уместный прием: равнозначные действия происходит одновременно на переднем и заднем плане - мать разговаривает в магазине с хозяйкой и одновременно пристально следит за находящимся на улице сыном – в этот момент его арестовывают. Спящих в одной постели в трогательном симбиозе мать и сына режиссер все время снимает в нестандартном ракурсе – сверху, будто из-под самого потолка. Делает изысканную монтажную склейку в сцене рассказа школьника про убитую девочку, когда она будто оживает в кадре. Но все эти формальные фокусы не отвлекают на себя лишнего внимания и едва заметны на фоне напряженно петляющего сюжета.

Обезумевшая мать мечется по городу в поисках все новых улик, но постоянно упирается в очередной ложный след – сюжет детектива закручен у Пона виртуозно: он всякий раз достает все новых джокеров из рукава. И кроме прочего, у него традиционно тщательно увязаны мельчайшие детали: если в кадре мелькает какой-то предмет или факт, будь то коробочка с иглами для акупунктуры или кровь из носа у школьницы – дальше он непременно выстрелит в развитии сюжета. В итоге, приучая зрителя к тому, что в фильме нет ничего случайного, к финалу режиссер добивается эффекта полного напряжения: каждое простейшее действие уже представляется зловещим. Подозрительным кажется даже взгляд таксиста, косящегося на едущую в машине мать. А жест, которым она достает из коробки иглу, уже откровенно пугает. Сущности начинают множитсья, в деле появляется второй подозреваемый – и, благодаря неизменному черному юмору Пона, он тоже идиот - а мать постепенно убеждается, что верить в этом деле нельзя никому. Даже самой себе.