|
|
|
|
4 мая 2010
Алексей Гуськов
 Пожалуй, в современном "большом" авторском кино (пусть наш герой и открещивается от причастности к концепту "авторства") не сыскать большего экстремиста, чем Гаспар Ноэ. Улыбчивый лысый режиссер с маниакальным взглядом никогда не стеснялся рассматривать человека с самых неприглядных сторон. Неприятная, наглая и потерянная тварь, управляемая почти исключительно базовыми инстинктами, отличается, по Ноэ, от других собратьев по животному миру только извращенностью. Причем у каждого представителя этого вида находится свой персональный набор извращенностей – самый определяющий, а потому и самый скрываемый аспект личности.
У Ноэ всего три полнометражных фильма, но все они последовательно связаны, вытекают друг из друга логически и эстетически. Все три – самый настоящий крэш-тест как для зрителя, так и для тех, на кого он смотрит. Главные действующие лица у Ноэ всегда катятся по наклонной, мы наблюдаем их исключительно в состоянии необратимого морального падения, и неважно, какого происхождения – внешнего или внутреннего - был импульс, вызвавший ускоряющееся неуправляемое движение на дно. Необратимость и направление личностной эволюции в фильмах Ноэ так же непреложны, как закон неубывания энтропии.
Любимые герои Ноэ - откровенные аутсайдеры, презираемое меньшинство, которому в большинстве случаев до лампочки не только стремление общества к светлому будущему, но и собственное "завтра". Они живут здесь и сейчас. Ползучих гадов не нужно уговаривать вкусить от райского яблока – ничего другого они и не едят. Их интересует только удовлетворение спонтанных неконструктивных потребностей, чаще всего – похоти. После Входа в пустоту становится понятно, что смыслом жизни существ из аквариума Ноэ на самом деле являются не частные похоть и её удовлетворение (по сути - реагенты самого естественного наркотика, дарованного природой), а наркотики как таковые вообще. Космосом Ноэ правит жажда интенсивных, ярких и ничем не заслуженных ощущений, единственный инструмент получения которых - наркота любого происхождения.
В отличие от дебютного полнометражного фильма Один против всех, нарративно решенного во вполне еще традиционном ключе, последовавшая за ним Необратимость по своей сути – это долгий и тяжелый наркотический трип, законным образом приводящий почтенную публику, к ее счастью в большинстве своем незнакомую с этим трудным ментальным состоянием, в ужас. Фильм поражал не только жестокостью - с исторической для кино как такового театральной традицией эту ленту уже мало что роднило. Вход в пустоту - вольный римейк Необратимости, играющий по тем же правилам. Заднепроходной восьмиминутной "жести" здесь уже нет, хотя в конечном итоге последний фильм душевное равновесие сминает с той же фирменной непреклонностью.
Главная инновация Входа... состоит в том, что Ноэ в определенном смысле создал фрактальную конструкцию: зритель находится в психотрипе, каким является сам фильм, и с первых же минут и по отсутствующие финальные титры наблюдает буквальную экранизацию трипа главного героя в разных, включая запредельную, формах. Сначала вы окажетесь Оскаром - "обдолбанным" юношей без тормозов - а остаток фильма проведете в бреющем полете над злачным ночным Токио, сопровождая отошедшую в сортире бара "Пустота" неспокойную душу главного героя. Полет души несколько раз перемежается её же воспоминаниями, которые, в общем, тоже трип.
В фильме три состояния Оскара (краткая психоделическая жизнь, долгая созерцательная смерть и воспоминания) разделены просто и доходчиво. Пока Оскар жив, камера находится как бы в его глазах, когда умирает – настойчиво болтается метрах в пяти над интересующими душу оставшимися в живых, а в сценах, выстраивающих воспоминания Оскара, камера замирает в статичной точке за подвижным затылком главного героя. В конечном итоге лицо центрального для повествования персонажа появляется на экране всего пару раз – когда он оценивает в зеркальном отражении, насколько "убиты" его глаза.
Есть мнение, что перенос места действия в Токио (изначально его и в планах не стояло) подчеркивает одиночество и чужеродность протагонистов. Ерунда – они были бы так же одиноки и чужеродны как в Нью-Йорке, так и в Урюпинске. И эмоциональная жизнь их была бы примерно такой же, с непринципиальными поправками на локальные реалии ночного "движения". Зато более психоделичного города, чем Токио, наверное, не найти, но Ноэ мало природных задатков. Трудно сказать, есть ли в фильме хоть кадр, к которому не приложили руку профессионалы создания спецэффектов, и это тот самый случай, когда применение CGI художественно оправдано. Стоит лишь немного расслабиться, и вполне узнаваемая, унифицированная реальность мегаполиса начинает "плыть" в нарушенных пропорциях, в переливах огней, в звуках, в неуловимых деталях, спрятанных в углах поля зрения, она искажается в гнетущую, неотвязную ирреальность. Успокаивать может только одно – возможность испугаться и досрочно покинуть наваждение, просто выйдя на свет божий.
В свете всего вышесказанного всерьез рассматривать драматургию фильма, как и актерский труд, честно говоря, совсем неинтересно. Вход в пустоту сверкает не только яркими огнями, но и откровенными глупостями. Бледно выглядит уже сюжетообразующий пересказ тибетской "Книги мертвых", с чудовищными упрощениями изложенный за пару минут одним джанки другому. Но требовать внятной драматургии от психоделического трипа не имеет никакого смысла, её в фильме даже слишком много. Хотелось бы как-то познакомиться с неоконченной версией, показанной в Канне год назад - благодаря отсутствию четкой структуры она должна быть еще ближе к чистому психоделическому переживанию.
Нельзя не сказать, что в ретроспективном ракурсе творчество Гаспара Ноэ вызывает только крепнущее с каждой новой работой подозрение, что лично режиссера в его труде интересует только вполне бесцельная возможность красочно и с размахом демонстрировать насилие, "торчащих" и, главное, разнообразно совокупляющихся людей. С одной стороны предположение подтверждают короткометражные работы, по определению содержащие "концентрат" сути любого режиссера. Вспомним, например, проспонсированную жестоко обманутыми французскими госструктурами бессмысленную соцрекламу Содомиты (содержание исчерпано названием), якобы пропагандирующую использование презервативов; или снятую Ноэ для бесконечно уродского альманаха Запрещено к показу новеллу We Fuck Alone, в которой нет вообще ничего, кроме валяющегося в кровати и уныло – не подобрать более адекватного слова, извините – дрочащего молодца. С другой стороны, Ноэ сам распускает слухи, что своим следующим фильмом хотел бы сделать прямолинейную 3D-порнуху. Можно только догадываться, какой кошмар наяву снимал бы этот режиссер, если бы кинопроизводство не было ограничено пуританскими нормами, в которых француский аргентинец всё же старательно проламывает крупную брешь.
Трейлер фильма Вход в пустоту, реж. Гаспар Ноэ
То, что в рамках полного метра фильмы Ноэ обрастают каким-никаким смыслом – это, кажется, теперь уже предсказуемый побочный эффект. Наблюдать, как из вони адских киноиспражнений каким-то непостижимым образом каждый раз вырастает и распускается прекрасный цветок - странное, но удовольствие. Как бы глупо это ни звучало, в конечном итоге любой фильм Ноэ длиннее тридцати минут оказывается о любви, красоте и прочих светлых ценностях, обреченных спасти мир. Как – я толком не понимаю. И как-то очень сомнительно, что Ноэ пытается таким образом говорить о парадоксальности человеческой природы, свободно совмещающей несовместимое – он просто не имеет привычки делить мир на черное и белое. В его историях совсем отсутствует оценка, с моральной точки зрения они пусты. Зато эта пустота не станет сопротивляться, если вы войдете в нее и наполните по своему усмотрению.
|
|
|
Версия для печати
