|
|
|
|
19 февраля 2010
Виктор Матизен
 Показанный в главном берлинском конкурсе фильм Алексея Попогребского Как я провел этим летом (эту корявую фразу произносит один из героев) показывает несколько месяцев жизни двух метеорологов - бывалого полярного волка и молодого практиканта - на уединенной погодной станции в Заполярье. Лента снята замечательным оператором и режиссером-документалистом Павлом Костомаровым (Дикий дикий пляж, Мирная жизнь, Мать) и представляет природу Чукотки во всех атмосферных состояниях северного лета, которые иногда сменяют друг друга так быстро, что наводят на мысль о замедленной съемке.
Словом, визуальный ряд картины сделан на пять с плюсом, чего нельзя сказать о ряде смысловом. Некоторые сомнения вызывает сама коллизия – юный горожанин, впервые попавший в экстремальные природные условия и оказавшийся, по сути, без общества, не выдерживает посланного автором испытания, и у него съезжает крыша. Подобные сюжеты разрабатывал еще Джек Лондон, а уж в советском кино тема испытания суровыми обстоятельствами, в которых изнеженные горожане проявляли слабость, встречалась не раз и не два. Да и не только в кино – Высоцкий со своим "парня в горы тяни, гони" пел в ту же дуду, разделяя миф о том, что для познания истинной сути человека необходимо поставить его в нечеловеческие условия. Хотя не надо быть семи пядей во лбу, чтобы сообразить: в нечеловеческих условиях в большинстве людей просыпаются усыпленные цивилизацией звери, а то и нечто похуже.
Помимо известной банальности конфликта, представляется очевидным и другой просчет Попогребского – принципиальный антипсихологизм и нежелание прописывать для зрителей мотивы героев. В особенности это относится к молодому персонажу в исполнении Григория Добрыгина, поскольку реакции взрослого совершенно ясны благодаря содержательной игре Пускепалиса и потому, что они просты сами по себе, так как ему отведена, в сущности, пассивная роль. Молодой же исполнитель оказывается в таком же экстремальном положении, как его персонаж - актерского опыта мало, подпорок никаких, о закадровом внутреннем монологе и речи быть не может, диалоги не предусмотрены режиссером и невозможны по сюжету, а играть нужно целый час после главного поворотного пункта, когда младший скрывает от старшего полученную с Большой Земли важную телефонограмму с трагическим известием. Почему скрывает, спросить не у кого – чужая душа остается потемками. Можно, конечно, предположить, что по глупости и по растерянности, но эти глупость и растерянность в редкой, но все же обыденной сиуации, когда надо сообщить кому-то печальное известие, зашкаливают за пределы нормы.
Дальнейшее движение сюжета предсказуемо до следующей поворотной точки – до вынужденного признания, но то, что происходит после нее, вряд ли способно предвидеть даже развитое воображение. Что, конечно, хорошо для любителей неожиданных поворотов, но представляется чрезмерным человеку, не знакомому с Севером. Можно допустить, что на Чукотке распространены особые формы умопомешательства, однако почему-то думается, что дело тут не в северном воздухе и не в вечной мерзлоте, а в режиссерской педали.
|
|
|
Версия для печати
