|
|
|
|
4 августа 2009
Виктор Матизен
"И ноги милого в пруду
узрев, она окаменела"
(Народная песня)
 Интерес Юрия Арабова к мистическим происшествиям давно известен, но Александр Прошкин, при всей своей разносторонности, до сих пор не проявлял к ним внимания. И на этот раз казус с провинциальной девицей, пустившейся танцевать с иконой Николая Угодника и окаменевшей после такого богохульства, за которым последовал раскат грома, и простоявшей в полном оцепенении несколько месяцев, любопытен ему не сам по себе, а как повод показать реакцию атеистического государства и общества на инцидент, выходящий за пределы его разумения. У современного человека реакция эта не может не вызвать иронического отношения, и режиссер, подыгрывая зрителю, разворачивает сатирическую панораму советской жизни, взбудораженной загадочным событием. На экране появляются колоритные типы – репортер областной газеты (Хабенский), ее главный редактор, местный священник, уполномоченный по делам религии (Маковецкий) и так далее вплоть до Никиты Хрущева (Александр Потапов), которого вместе со свитой заносит в этот отдаленный от Москвы край непуганых идиотов.
Ситуация, в общем, понятна – городок наполняется слухами о чуде, являющем угрозу для официальной идеологии, и с этим надо что-то делать. Выхода всего два – или объяснить невероятное естественными причинами (удар грома – сильнейший испуг, вызванный слабым атеистическим воспитанием – кататония), или скрыть его от народа. Первый вариант даже не рассматривается (что непонятно, так как случаи каталепсии врачам были известны). Привычная ко лжи и к сокрытию власть прибегает к тому, что кажется ей наиболее легким – сперва пытается увезти и спрятать застывшую богохулку, но так как она буквально приросла к полу, просто оцепляет дом и пропускает внутрь только ответственных товарищей. Чем, естественно, лишь подогревает слухи и вызывает массовые скопления людей, охочих до всего таинственного. Тем временем уполномоченный под угрозой закрытия церкви вынуждает священника опровергнуть разговоры о чудесах, а приезд Хрущева побуждает местную власть разрешить ситуацию нетрадиционным для нее способом – призвав невинного отрока, который снимает с бедняжки заклятие. Так что при некотором желании в фильме можно увидеть и образ страны, столкнувшейся с вызовом, который заставляет ее пересмотреть свои основополагающие установки – неслучайно время действия приходится на переломный 1956 год.
Единственное возражение, которое можно выдвинуть против этой занятной истории – то, что ее авторы исходят из презумпции чуда и не подвергают его ни малейшему сомнению. Предположение о том, что весь сюжет с окаменевшей девахой мог быть порождением чьей-то фантазии, попавшей в плодородную почву (чем навязчивее антирелигиозная пропаганда, тем сильнее жажда чуда), отбрасывается загодя – хотя оставшиеся после самарского случая свидетельства не исключают и такую вероятность. Фильм умалчивает даже о возможности психиатрического объяснения случившегося, а для усиления эффекта вводятся откровенно сверхъестественные элементы - девицу не могут ни оторвать от пола, ни вырезать вместе с его куском, то есть обычные вещи волей авторов приобретают иноприродные свойства. Короче говоря, Чудо изначально не рассчитано на людей атеистического склада, для которых в фильме интересен разве что социальный аспект мифа о "великом Зоестоянии".
|
|
|
Версия для печати
