|
|
|
|
4 июня 2009
Ян Левченко
 Пути Озона неисповедимы. После вычурного, чрезмерного, ироничного и безжалостного Ангела вышла предельно камерная зарисовка, в которой название предыдущего фильма приобрело угрожающе буквальный смысл.
Сначала возникает подозрение, что это социальное кино в духе братьев Дарденн. Без изысков, бледно, уныло – незамысловатая жизнь бедных людей на обочине успешной и несчастной страны Евросоюза. В прологе героиня рыдает на приеме у социального работника. Гражданский муж ушел в никуда, грудной сын безостановочно плачет, скоро его старшей сестре будет не на что ездить в школу, за квартиру не внесено уже несколько месяцев. Далее следует неспешная предыстория – как примерно за год до слез отчаяния мать-одиночка Кати просыпается в скромной квартире на окраине Лиона, везет в школу дочь и едет на химический завод. Однажды она замечает в столовой симпатичного парня – явно откуда-то с юга, специально для такой сероглазой блондинки, как она. Совместный перекур – секс в заводском туалете – и вскоре: "Лиза, доченька, знаешь, Пако будет жить у нас". Девочка не по годам взрослая, привыкла будить маму по утрам, быстро привыкает к ее увлечению, но называть его папой отказывается. Увлечение приехало из Испании, по-французски говорит якобы плохо (русских на них нет), ведет себя, как умеренный мужлан – сначала любит и ласкается, потом на диване с пивом валяется. Вскоре выясняется, что у Кати будет ребенок. Время летит. Рождается мальчик. Родители счастливы. Даже Лиза – и та не очень ревнует. Вскоре счастье сменяется среднестатистическим томлением. Копятся усталость, раздражение, взаимные упреки. Когда Кати обнаруживает на спине сына синие кровоподтеки, она во всем обвиняет Пако – то ли папаша не доглядел, то ли вовсе руку от злости приложил. Женщина совсем не ожидает, что пылкий испанец всерьез хлопнет дверью. Тем более неожиданными оказываются истинные причины появления следов на спине маленького Рики…
Тут-то и рвется обманчивая социальная оболочка. Кати, некоторым образом, родила летающего ребенка. На месте синяков появились шишки, а из них с треском вылезли фрагменты бройлерной курицы. Демонстрируется это с гипнотизирующей детализацией под идиллическую музыку в жанре "Romantic for Lovers". Возникает очень странный эффект, подтверждающий глубокое, несмотря на клеветнические заявления, своеобразие режиссера Озона. Экранизацию проходного рассказа британской писательницы Роз Тремейн он превратил в лабораторный эксперимент по нарушению жанровых границ. От критического минимализма фильм шарахается в голливудскую фантастику и оттуда устремляется в семейную аллегорию с финалом, оставляющим чувство умиления и легкое недоумение. От Рики уже провели генеалогическую кривую к мистической ленте Под песком (2000), где истончившаяся реальность вот-вот готова лопнуть под натиском чего-то другого, иноприродного. Связан этот фильм и с более поздним Временем прощания (2005), где тоже восстанавливаются в правах семейные ценности, а суета отвергается в пользу спокойного самонаблюдения. Герои Рики – самые обычные люди, родившие на свет необычного ребенка. Значит, и в них есть что-то необычное, фантастическое, и оно в любой момент готово подать знак. Готовность увидеть необычное в обыденном, ответить на вызов повседневности – свидетельство творческой зрелости Озона, о которой он сам в последнее время говорит с нескрываемым удовольствием.
Уже на уровне названий картины Озона обнаруживают его поступательное движение от поверхности явлений вглубь человека. Крысятник и Криминальные любовники даже создают невольную аллитерацию "крика" в русском переводе, а для Капель дождя на раскаленных скалах характерна броская, интригующая риторичность. Но чем дальше, тем более Озон лаконичен и многозначен. Бассейн, Ангел, следующая, уже готовая картина будет называться Убежище. Ничего лишнего, а в случае с Рики возникает даже некоторый дефицит – известно же, что имя собственное в названии произведения могут позволить себе только безоговорочные классики или недотепы, не рассчитывающие на успех. Для Озона имя главного героя, взятое из литературного оригинала, оказывается, служит источником фантазий: оно приходит на ум девочке Лизе, когда они с Пако ждут маму в родильном доме. Пако задает предсказуемый вопрос: "Почему такое странное имя?" Девочка пожимает плечами. Действительно, Рики – не столь распространенное производное от Ричарда, как Рик или Ричи. Да и действие рассказа перенесено, как известно, во Францию. Навряд ли стоит искать глубокий смысл в ономастике (Рихард на старонемецком означает "властный") – это просто игра звуков, легко повторяемая кличка, которую можно дать и человеку, и животному, и птице. Озону и нужна универсальность.
В фильме есть несколько временных эллипсов, внешне запутывающих зрителя, но на деле обозначающих смену жанров. Сцена в прологе относится на фабульном уровне не к финалу, как следовало ожидать, а где-то к концу первой трети действия, когда фантастика только готовится вступить в свои права. Потом уже Кати не до социальных работников: как только Рики взмывает в воздух и начинает крутить фигуры высшего пилотажа, мама с дочкой только и делают, что мечутся между докторами и дежурящими у дома журналистами. Привлеченный жаждой наживы, на авансцене объявляется беглый гордый Пако. Втянувшись в процесс ухода за сыном, он забывает о своих низких намерениях присоседиться к чуду. Тут происходит адаптация к новым условиям – фантастика вырождается в обыденность. Когда по нелепой случайности Кати упускает веревочку, к которой привязан ее неразумный отпрыск, происходит новый скачок во времени. Остаток фильма воссоединившаяся семья проводит в бесплодном ожидании беглеца. Он улетает, как птица, теплые края, и прилетает уже подросшим, похожим на путти с какой-нибудь модернистской картины (для барочной маловато мяса). Неизвестно, происходит ли это в действительности – с какого-то неуловимого момента фильм вновь меняет свою жанровую природу.
Трейлер фильма Рики, реж. Франсуа Озон
Самое ценное в истории, рассказанной Озоном, пожалуй то, что это не совсем история. Это и притча, и даже исследование. Здесь и социальное звучание, и завораживающий натурализм спецэффектов, и жизнелюбивая, циничная комедия – взять хотя бы сцену семейного ужина, где крупным планом показана уплетаемая с аппетитом курица. А еще это уникальная, если не лучшая роль грудного младенца в кино. Он поразителен. Иной раз приходится стряхивать оцепенение и вспоминать, что нарисованы только крылья. Все остальное – настоящее.
|
|
|
Версия для печати
