|
|
|
|
31 марта 2009
Виктор Зацепин
 Зарубежные экранизации русской классики интересны почти всегда. В худшем случае – тем, как забавно искажается в них образ русского человека и России. Впрочем, "Шинель" в постановке Альберто Латтуады этими искажениями вовсе не грешит.
Итальянская версия Шинели (1952) во многих деталях далеко отходит от повести Гоголя. Латтуада не старается воспроизвести старинный русский быт – вместо этого он переносит действие в провинциальную Италию 30-х годов XX столетия, с которой знаком не понаслышке. Перемещенный таким образом в Европу, Акакий Акакиевич превращается в Кармине де Кармине – такого же ничтожного чиновника, занимающего самый низший пост в канцелярии захолустного городка. Кармине помоложе Башмачкина, в большей степени тянется к обществу и гораздо более комичен – в этой части он явно наследует черты невезучих персонажей Чаплина и Китона. Но на него так же мало обращают внимания, так же загружают самой дурацкой работой и так же время от времени поднимают на смех. Так и текла его жизнь, пока единственное пальто не прохудилось окончательно.
Портной, к которому бросается Кармине, наотрез отказывается чинить старую шинель - к этому времени она стала одной большой заплатой. Чиновник в растерянности – позволить себе обновление гардероба он не может, но в этот момент на него обрушивается неожиданная премия от начальства. Новая шинель сшита столь удивительно, что сам портной бросается вслед за Кармине, чтобы посмотреть на эффект, который она произведет на прохожих. Наш герой с важным видом прогуливается по улице, заглядываясь на витрины дорогих магазинов, красоток и прямо-таки раздувает щеки от собственной значительности. Не проходит и дня, как итальянский Башмачкин уже получает приглашение на ужин к мэру – и вокруг него и его новой одежды начинают толпиться просители, такие же отверженные, как и он, к тому же плохо одетые. Но его увещевания о судьбах бедных в разгар новогоднего праздника общество считает пьяной выходкой, и с этого момента начинается стремительное крушение мира Кармине. Отъем шинели на улице, скитания по учреждениям в отчаянных попытках обрести ее вновь, болезнь, смерть – все эти события пролетают в один миг. Но экранная жизнь Кармине на этом не заканчивается - катафалк с его гробом пересекает площадь в тот самый момент, когда мэр торжественно поздравляет горожан с новым годом. После этого призрак Кармине начинает бродить по улицам города, пытаясь найти свою шинель, и наконец, натыкается на господина мэра. Мэр отрекается от своих прежних планов - выселить бедноту на улицу и устроить на этом месте археологические раскопки, а Кармине-призрак продолжает осматривать пальто всех случайных прохожих, пока окончательно не теряется в тумане.
Довольно интересная рифма к фильму Латтуады – получасовая версия "Шинели" с участием Бастера Китона, снятая для телевидения в последние годы жизни великого комика (Пробуждение /1954/). Башмачкин-Китон снова сомневается в том, что ему нужна обновка - за этими разговорами у портного он засыпает и видит во сне печальную судьбу своей новой шинели. Пытаясь ее вернуть, маленький человек постепенно приходит к тому, что сознательно разрушает огромное тоталитарное государство. Интересно, что оба фильма так или иначе пытаются восстановить справедливость - не только для Башмачкина, но и во всем обществе.
В фильме Шинель Латтуада сочетает приемы классической комедии с наработками итальянского неореализма. Сложно пройти мимо того любопытного обстоятельства, что помимо Гоголя, на счету итальянца – экранизации Чехова (Степь), Пушкина (Капитанская дочка) и Булгакова (Собачье сердце). В своей трактовке Гоголя Латтуада очень близко подходит к тому, что стремились выразить в своих рождественских историях Диккенс и Достоевский – и это опять же подтверждает глубокий интерес режиссера к классической литературе. И если уж совсем коротко, то фильм Латтуады - о том, что под шинелью должен быть человек.
Ты, в ком тщеславие живет,
И в Книге Славы строчки ждет,
И лавров жаждет не в черед,
Зачем тебе оно?
Ты лучше облеки живот
В добротное Сукно.
Иной, как В.Шекспир, смышлен,
Иль башковит, как сам Ньютон,
Но окружающим смешон
И выглядит чудно,
Покуда не напялит он
Добротное Сукно.
|
|
|
Версия для печати
