|
|
|
|
30 марта 2009
Алексей Гуськов
 Когда в 1999 году Розетта - второй фильм братьев Дарденн - принес им первую Золотую пальмовую ветвь, выбор Канн в пользу серого и мокрого бельгийского натурализма лишь добавил шарма скандальному образу Дэвида Кроненберга - президента жюри того года. Пресса находила молодой побег вторичным по отношению к ещё насущному на тот момент направлению в кино, которое буйным цветом распустилось под манифестом "Догмы-95". С тех пор побег превратился к высокое дерево о двух стволах, очевидно самостоятельное, почти идеально прямо тянущееся в небосклон и бросающее теперь тень эпигонства на других новичков фестивального движения. Качество и стабильность бельгийского мелкосерийного производства таково, что ломать копья вокруг особенностей безотказной братской технологии уже давно стало бессмысленным занятием, а тот факт, что журналистам у режиссерского тандема к четвертой картине уже и поинтересоваться стало нечем, кроме технических аспектов перехода с одной пленки на другую, говорит о многом. Дарденны готовят и снимают кино так же, как гимнастки международного уровня тренируют, а затем выполняют обязательную программу: тщательно, уверенно и насыщенно, а фантастическая синхронность пары оказывается регулярным поводом для начисления дополнительных очков. За десятилетие активного и крайне успешного существования в мире художественного кино (перечисление множественных каннских регалий - обязательный пункт почти любой рецензии) фильмы братьев Дарденн превратились в автономный арт-мейнстрим, и читатель, который хоть как-нибудь интересуется положением дел в европейском кинематографе, не знать о цепкой бельгийской наддокументальной связке уже просто не может.
Кино братьев Дарденн больше всего похоже на выпечку какого-то традиционного мучного изделия: малый, бедный и очень привычный набор ингредиентов предсказуемо разнообразится начинкой в виде обязательного катарсиса с раскаянием и очищением прямо-таки христианского толка. Что поражает в этом производстве больше всего, так это неизменность качества и непоколебимая любовь создателей к процессу. Компоненты зрелища с годами не меняются, лишь поворачиваются, как в калейдоскопе, под разными углами, никак не изменяя суммы и смысла увиденного. В центре любой картины - довольно тусклый сам по себе объект-жертва, расцвеченный сполохами слепого стремления к лучшей жизни, и паразиты, питающиеся силой и всеготовностью этого стремления. Жертва каждый раз берется произвольно, а вот ее окружение и обстоятельства достаточно постоянны. Для пущего единообразия Дарденны тащат за собой двух любимых актеров: Оливье Гурме давно стал лицом мещанской ухватистости, хорошо усвоившей суть буржуазных ценностей, а Жереми Ренье с пугающей аутентичностью из фильма в фильм под разными именами воспроизводит один и тот же пренеприятный типаж бездумного подонка.
Итак, вам, уже в который раз, предложат драму о мытарствах обитателей цокольного этажа европейской социальной иерархии. Албанка Лорна (Арта Доброши, тоже албанка) состоит в фиктивном браке с молодым бельгийским наркоманом Клоди (Жереми Ренье), дни которого сочтены - даже не потому, что его здоровье точит губительная зависимость, а по той причине, что его легко физически устранить, подстроив передозировку, на которую все и рассчитывают. Ради свидетельств очевидцев молодые проживают совместно, но отношения их холодны и натянуты, в первую очередь из-за презрения Лорны к Клоди. Клоди - и в самом деле персонаж крайне отталкивающий, да и бурно реагирующая на него Лорна первое время выглядит ничуть не лучше. Целью албанки является бельгийское гражданство, а также собственная закусочная, которую она планирует открыть на пару с Соколом - эпизодически появляющимся в кадре молодым человеком Лорны, хищность которого вполне оправдывает его имя. Деньги на закусочную планируется получить от следующего фиктивного брака. На этот раз - с другим охотником до бельгийского гражданства в виде русского бизнесмена, которого мафия рада вписать кровью Клоди в растущий матримониальный список Лорны. Рычагом, регулирующим интенсивность действия, становятся узкие временные рамки, в которые зажата вечно бегущая Лорна.
Драма и посыл фильма целиком произрастают из перемены отношения Лорны к своему жалкому мужу. Клоди, вместо того, чтобы тихо умереть, решает "стать чистым" и ложится в клинику. С этого момента в Лорне просыпается совесть, и увидев в Клоди что-то человеческое, она не может больше желать ему смерти. Эта перемена приводит к значительным напряжениям в уже запущенном нелегальном механизме, еще больше стягивая вокруг Лорны и без того жесткое кольцо из бандитов, русских и Сокола, которое она не сможет разорвать.
Трейлер фильма Молчание Лорны, реж. Жан-Люк и Пьер Дарденн
Для поклонников Дарденнов, как и тех, кто просто хорошо представляет их творчество, большего количества информации, пожалуй, и не потребуется. Можно лишь только добавить, что впервые у братьев ирония над своими героями просачивается в пятно насмешки, а легкая и подвижная ручная камера в большинстве сцен впервые заменена на статичную фиксацию ситуаций. Также стоит отметить, что к концу картины появляется несколько непривычный крен в сторону триллера, но в целом вкус традиционного мучного изделия от Дарденнов изменяется очень незначительно, нововведения можно списать на изменения в окружающем мире, но не в подходе к готовке. Таким образом, этот фильм, как и все предыдущие, можно легко рекомендовать как типичный тем зрителям, что с бельгийцами пока не знакомы.
Улыбчивые и ухоженные Дарденны - олицетворенная дистиллированная вина Западной Европы за сытость, стоящую ногами на горестях тех, чьими лишениями это богатство косвенно обеспечивается. Даже сами братья признают, что рассказываемые ими истории - в определенном смысле рефлексии на тему, но не отражение реальной ситуации во всем её обескураживающем уродстве. И с этой точки зрения даже тяжелое европейское социальное кино все-таки поприятнее американских нишевых аналогов, которые в большинстве случаев лишь старательно эксплуатируют дешевый, а то и презрительный, драматизм нищеты и бесправия, не провоцируя никаких мыслей.
|
|
|
Версия для печати
