|
|
|
|
1 марта 2009
Виктор Матизен
 Фильм поставлен режиссером по собственной пьесе. 1964 год, католическая школа в нью-йоркском Бронксе, возглавляемая сестрой Алоизиус Бювье (Мэрил Стрип, которая визуально уподобляется злой вороне), типологически схожей с сестрой Гнусен из Полета над гнездом кукушки, "русачкой" Светланой Михайловной из Доживем до понедельника и бесчисленным количеством пожилых завучих, маниакально озабоченных соблюдением дисциплины и старых порядков. В школе запрещены шариковые ручки, которые "отучают от чистописания", а на Рождество нельзя петь песню про деда Мороза, поскольку у дедушки Фроста языческие корни.
Ее антагонист отец Брендан Флинн (Филипп Сеймур Хоффман) – добродушный толстяк, который, помимо прочего, занимается с детьми физкультурой, проводит что-то вроде классных часов, где отвечает на любые вопросы, и вдобавок ко всему произносит толковые проповеди в местной церкви – словом, американский вариант учителя Мельникова из того же фильма Станислава Ростоцкого. В одной из них – а действие происходит через год после убийства Кеннеди, которое повергло Америку в шок - Флинн говорит о том, что потерянность и сомнения объединяют людей: "Когда мы потеряны, мы не одиноки".
Конфликт между консервативным и реформистским началами стар, как мир. За словом "сомнение", которое роняет Флинн и которое дало название пьесе и фильму, скрывается давний подтекст, который в картине не раскрывается, но ясен любому, кто знаком с историей христианства в период борьбы с ересями. К тому времени было прочно забыто, что сам Христос был еретиком, который не согласился со старой верой и дал Новый Завет. В Средние века сомнение в постулатах официальной церкви считалось преступлением, и от основоположника скептицизма Себастьяна Кастеллиона потребовалось немалое мужество, чтобы провозгласить постулат терпимости и объявить сомнение основой мышления – без чего было бы невозможно ни гуманизма, ни развитие науки. Учитывая эту просветительскую традицию, которую создатели подцензурного советского фильма едва ли знали, а если бы знали, не могли бы на нее опереться, пьеса Шенли намного глубже, чем сценарий Полонского.  Сестра Бювье, живи она четырьмя веками раньше, могла бы, подобно Кальвину, сослаться на слова Бернара Клервосского: "Убивать ради Христа - не преступление, а, напротив, величайшая слава". Но на дворе другое время, и сестра ограничивается признанием: "Когда преследуешь порок, приходится отступать от Бога и платить за это".
Порок в ее глазах олицетворяет, естественно, отец Флинн, который пишет шариковой ручкой, любит сладкое и пользуется авторитетом, который держится не на страхе, а на уважении к уму и доброте наставника. Но за это из школы не уволишь, и приходится искать нечто более компрометирующее в подозрительно близких отношениях между учителем и одним из учеников. Мэрил Стрип не была бы собой, если бы не сыграла многомерный характер - одержимость и убежденность человека, который во имя чистой цели использует грязные средства, сознание собственной подлости, гордость своей готовностью идти на все и даже муки совести после всего совершенного. А Джон Патрик Шенли не получил бы Пулитцеровскую премию за пьесу, если бы не обыграл этот конфликт еще и в терминах правосознания, которое отражено в американской культуре как ни в какой другой – достаточно вспомнить пьесу и фильм 12 разгневанных мужчин, который Никита Михалков попытался перевернуть с ног на голову в своем фильме 12. Дело в том, что у сестры Алоизиус Бювье есть свидетельства, на которых базируются ее подозрения, и есть внутренняя уверенность в виновности отца Флинна, но нет доказательств вины - и она, будучи, как большинство ее соотечественников, воспитанной в правовой традиции, не может этого не понимать. Но дело происходит не в суде, и место презумпции невиновности занимает презумпция виновности. Уволить Флинна очень трудно, легче вынудить его уйти при помощи распускаемых слухов, (одна из его образных речей как раз посвящена злословию), преследований и шантажа, основанного на прямой лжи. Тонкость фильма, однако, состоит в том, что сомнение остается и у сестры Бювье, которая не может уверить себя в том, что преследовала виновного, и у зрителей, которые не могут избавиться от подозрений, что отец Флинн все-таки преступил границу, отделяющую учительскую заботу от пресловутого "харрассмента". Тем более, что за последние полвека около 4 000 американских католических священников были обвинены в сексуальных домогательствах.
|
|
|
Версия для печати
