|
|
|
|
30 ноября 2008
Ян Левченко
 Итальянское кино долгие годы оставалось в тени более успешных европейских школ, не говоря уже о новом свете. В конце мая каннское жюри присудило Гран При картине Маттео Гарроне Гоморра. 27 ноября во ВГИКе прошел ее первый публичный показ в России – ровно за три месяца до прокатного старта.
На сайте российского прокатчика – компании "Кино без границ" – с привычной полнотой представлены выдержки из критических выступлений. Наблюдатели единодушны: это настоящий прорыв итальянцев, от которых давно перестали ждать не просто большого, но сколько-нибудь качественного продукта. Именитые итальянские режиссеры, менявшие ландшафт мирового кинематографа, – дело давнее. Самый молодой из здравствующих мастеров, имеющих устойчивую международную репутацию, – это 52-летний Джузеппе Торнаторе, который даже лучшими своими работами не дотягивает до уровня последних живых классиков Франко Дзефирелли, Эрманно Ольми и Лилианы Кавани. Еще вполне активного, хотя и насквозь инфицированного Голливудом Бернардо Бертолуччи почему-то не хочется включать в этот список. У этого кинематографа уже нет национальности – и не важно, хорошо это или плохо.
У Гарроне, по крайней мере, есть национальность. Это, без сомнения, авторское кино из Европы, исторически научившейся вмещать национальное многообразие в рамки единой социально-политической системы. Итальянская перспектива традиционно окрашена "беспристрастностью", жесткой правдивостью описания – так повелось при неореализме, который первым сумел противопоставить фальшивой роскоши пеплума и салонной драмы осмысленное, острое, принципиальное мироощущение. Сколько-нибудь насмотренный зритель не мог не заметить связь нового итальянского кино с традициями 1940-50-х годов. Саверио Констанцо или Даниэле Лукетти, чьи фильмы москвичи и с меньшими шансами жители других городов России могли видеть в итальянской программе ММКФ-2007 и на фестивале "Итальянское кино сегодня", не скрывают своих симпатий к кинематографу середины минувшего столетия. Маттео Гарроне не просто усилил эту связь, но создал иллюзию остановившегося времени.
От современной Европы, привыкшей льстить себе образами социальной демократии, высоким уровнем жизни, технологическими инновациями, в фильме Гоморра остались только автомобили и оружие. Без них, орудий труда, героям не обойтись. Остальное – это прозябание нищих кварталов Неаполя, контролируемых всесильной мафией "каморра", с которой перекликается незамысловатая аллюзия в названии. Камера как бы подглядывает за персонажами, произвольно перескакивая с одной сюжетной линии на другую, а монтаж отнюдь не нацелен на их конечную сборку. Пять рассказанных в фильме историй – сырье для репортажа, и это осознанный ход. Не очень революционный, не очень увлекательный, но режиссер и не обещал, что собирается удивлять. Напротив, Гарроне будто наперед знал, чем следует брать каннское жюри, стыдящееся своей гламурности и с подозрением косящееся в сторону нечесаного, но политически заряженного, нацеленного на актуальное искусство Берлина.
В фильме есть несколько по-настоящему мощных сцен, компенсирующих крайне слабые навыки рассказывания и неумение вовлекать зрителя в экранную историю. Тут есть линии с участием взрослых людей, но основной акцент делается на судьбе подрастающего поколения. Подростки, нашедшие тайник с оружием и забавляющиеся пальбой на берегу пустынного озера. Отбор детей на вакансию наркокурьера: на 10-12-летних мальчиков надевают бронежилет, стреляют в упор. Если сразу вскочил – годится; валяется слишком долго – свободен. Те же дети в кабинах карьерных самосвалов, брошенных водителями посреди свалки радиоактивных отходов. Мафиозные главари решают любые проблемы по мере их поступления и уверены, что без них эта страна загнулась бы окончательно. Самое неприятное, что это правда. Именно такого эффекта настойчиво добивается Гарроне, варьируя один и тот же прием, не имеющий отношения к кино. Дети, чья защищенность не является предметом дискуссии на территории Евросоюза, выведены здесь в самых аморальных обстоятельствах. И это не эксцесс, а норма в данной системе координат. Специально для жителей тепличных северных стран и для адептов буржуазного образа жизни в Восточной Европе скептичный итальянец предлагает ничем не приправленное блюдо – слепок известной ему реальности, такой культурной, чудесной и расслабленной с точки зрения туриста. Намерение симпатичное, если бы не наивность воплощения.
Добиваться естественности еще не означает отказываться от языка кино. Фильм распадается на фрагменты – возможно, сильные по отдельности, важные по-разному, не всегда понятные в прямом и переносном смысле (неизвестно, что там скрывает неаполитанский диалект, на котором говорят в большинстве непрофессиональные актеры). Это не текст, а материалы, якобы концептуально не доведенные до ума. Старая песня. Достаточно пересмотреть "Земля дрожит" Висконти. Там-то все в порядке. И без спекулятивного надрыва в связи с эксплуатацией детского труда в криминальном секторе. Возможно, настоящий прорыв еще впереди. Возможно, застоявшийся организм требует раскачки и тренировки. Другое дело – насколько актуальна эта органическая метафора…
|
|
|
Версия для печати
