|
|
|
|
27 сентября 2008
Владислав Шувалов
В период ММКФ "Синематека" уже писала о фильме Ёдзи Ямады. Психологическая драма о семье, на которую спроецированы трагические страницы японской истории, выходит в российский прокат, что послужило поводом для нового обращения к фильму.
 Ёдзи Ямада пришёл в нашу страну весьма поздно - с первым фильмом аутентичной исторической трилогии Сумрачный самурай (2002). Любители созерцательной философии, положившие глаз на "порядок вещей в замедленном темпе", характерный для кинематографа Ямады, вряд ли знают, что стиль его режиссуры – это не дань моде и не авторская причуда. Признаки режиссёрского почерка не являются чем-то феноменальным и исключительным, и лежат в основе мироощущения режиссера, т.к. Ёдзи Ямада всецело принадлежит своему поколению (и поколению другому): тех, кто родился в тридцатые, чьё детство прошло в годы войны, а юность пришлась на времена экономического подъёма и активной интеграции Японии в мировое пространство. Сёхэй Имамура (1926 г.р.), Ёдзи Ямада (1931 г.р.), Нагиса Осима (1932 г.р.). Они пришли в кино в начале 50-х, все трое работали на "Сётику", были ассистентами режиссеров, а к началу 60-х годов добились права первых самостоятельных постановок. Осима и Имамура возглавили вектор обновления национального кино, получившего название "новая волна Офуна", и стали знаменитыми; Ямада был верен традициям и остался в тени. Несмотря на то, что популярность Ямады моложе, чем у его сверстников, прославившихся ещё в 60-е годы резкими драматическими картинами, художественные принципы Ямады, кажется, принадлежат атмосфере ещё более раннего периода японского искусства, а именно национальному кинематографу докуросавовской эпохи. Кино этого времени (в частности, продукция компании "Сётику") было ориентировано на камерные семейные истории (сёмингэки), которые строились по мелодраматическому канону, но отличались бережным отношением к чувствам зрителей. Фильмы "Сётику" были призваны укрепить надежду на спасение и благополучный исход в те дни, когда империалистическая Япония двигалась к краю бездны.
События фильма Кабеи, снятого на той же "Сётику", принадлежат 40-м годам прошлого столетия. Отголоски золотой поры японского кино, усматриваются и буквально (по времени действия экранных событий), и опосредованно (по драматургическим подходам, методам развёртывания характеров, причастности автора к судьбе каждого персонажа). Ямаде чуждо драматургическое лихачество – он выстраивает отношения между героями так, как если бы это были не экранные персонажи, а живые люди. И дело не только в биографических свидетельствах, лежащих в основе драмы семьи Ногами, в которой герои выступают под действительными именами. Такова магистральная позиция самого режиссёра, избегающего намеренной напряженности и ориентирующегося на тонкие регистры душевных настроек. Близкий круг Каё Ногами, матери и жены, которую внутри семьи нежно называют Кабеи, отличается вежливостью, взаимным вниманием, трудолюбием и ещё целым набором добродетелей. Семейные конфликты сведены до минимума - режиссёр словно готов помочь своим героям, не подстегивая игру воображения. И хотя рынок требует, чтобы сюжет стремился к неожиданным поворотам (ещё лучше – шокирующим и бьющим зрителя по самым незащищённым местам), Ямада предлагает размеренное и степенное зрелище, преисполненное сострадания и благородства. Автор прав: к чему нажимать на чувства зрителей, когда есть жернова истории, способные перемолоть в муку судьбы простых людей. Тягостные страницы эпохи стоит лишь запечатлеть, а в остальном чуткий зритель сам разберётся. Поведенческие мотивы и мораль героев, которые проходят через репрессии, отчуждение, голод, войну, страх и боль за близких людей, пытаясь сохранить добрые чувства к миру и не уронить человеческого достоинства, понятны зрителям и без искусственного нажима. А нашему зрителю - тем более: семейная хроника Кабеи отражает в себе тысячи похожих историй наших соотечественниц, благодаря каждодневным усилиям которых, удалось сберечь огонь в семейном очаге. Источником сил и мужества, как верно было замечено ранее, стала любовь. Ею пронизана каждая сцена фильма. Ямада выдерживает картину в традиции "хахамоно" - фильма о матери, в котором тема любви, долга и самопожертвования звучит одновременно добросердечно и реалистично, пробуждая наиболее светлые чувства, как это удавалось делать художникам старой школы. Неслучайно, в рамках IX ретроспективы классики японского искусства, проведенной в 2007 году Музеем кино и посвященной "духу Офуны" (общности японских режиссеров 30/40-х годов, связанных помимо единой компании-производителя, своеобразным этическим кодексом), отборщики с японской и российской стороны включили в один ряд с фильмами эпохи высоких достижений – картинами Одзу и Киноситы - проникновенную драму Ёдзи Ямады Сыновья (1991). На первый взгляд, можно лишь удивиться этому решению. Но оказалось, что авторское ударение на обязательную деликатность и выверенность интонаций принадлежат не только почившим временам. Сыновья наилучшим образом символизировали живучесть традиций гуманистического японского кино середины прошлого века. В Кабеи автор поддерживает эту направленность. Его фильм сдержан, спокоен, чист, рассудителен, и он внимает к такому же зрителю – способному абстрагироваться от сумерек окружающего цинизма и воздать должное чистоте помыслов и поступков.
|
|
|
Версия для печати
