|
|
|
|
9 сентября 2008
Виктор Матизен
 Фильм Учителя состоит из двух частей – из рамы и собственно картины, выражающей то главное, из-за чего она снята. Рама – это обстоятельства, вследствие которых два русских солдата-наемника оказались в горах вместе с чеченским пленным, картина – путешествие этой тройки через горы, где между мужчинами складываются и разрушаются человеческие отношения.
Обстоятельства таковы: российская армейская колонна остановлена на дороге огнем чеченских боевиков. Двух солдат тропами посылают за подкреплением. Командир части, до которой они добрались, подкрепление дать отказывается, а советует им взять пленного, знающего местность, вернуться с ним к колонне и вывести ее из окружения.
У человека, хоть немного знакомого с военным делом, неизбежно возникают вопросы, переходящие в скепсис. Какой смысл слать солдат за подкреплением, если дорога, как явствует из второй части фильма, занимает несколько дней только в одну сторону? За это время осажденных перебьют или сами они помрут от голода. И зачем вообще слать связных, если подкрепление можно запросить по рации – ведь коль скоро не все БТРы и танки уничтожены, рации в колонне остались. Тем более нелеп совет-приказ командира части. Колонне техники не нужен никакой проводник, поскольку она может двигаться только по дорогам, а все дороги обозначены на картах, которых в колонне не может не быть, как и раций. Бесполезно распоряжение командира и для того, чтобы вывести из окружения людей без техники – не факт, что взятый в плен случайный боевик знает тропы, которые находятся в нескольких десятках километров от того места, где его схватят, и что он не окажется чеченским Иваном Сусаниным. Тем более не нужен пленный-щенок, от которого неизвестно чего ждать. И что, в воющей в Чечне российской армии только один командир, к которому можно обратиться за помощью, чтобы спасти колонну (!) боевой техники?!
И поимка пленного показана так, что глупее не придумаешь. С горы широким фронтом несется вниз лава боевиков с оружием, из которой российские умельцы одного за другим выхватывают жертв. Ну просто стая уток, на которую налетели ловчие соколы. Хотя утке от сокола ничем не защититься, а боевики с ног до головы увешаны оружием и, по идее, обучены драться в подобных условиях не хуже наших. С трудом узнаешь в этой чисто киношной облаве классическую "подкову" или "бутылку", когда вражеский отряд окружают превосходящими силами, оставляя для выхода одну узкую тропу, по которой можно проскочить только по одному – и тут, действительно, их можно попытаться схватить по одному – пусть кто-то уйдет, но без добычи ловцы не останутся.
Но, самое главное, вся эта фанфаронская завязка совершенно не нужна для главного действия. Суть истории в другом, и рассказать ее можно было по-другому, строго и лаконично, без учительских понтов и прибамбасов. Пробираются два солдата по горам к своим (мало ли причин для этого можно придумать?), случайно натыкаются на зазевавшегося юнца-моджахеда, берут его с собой в качестве "языка", по дороге невольно сближаются, но когда попадают в передрягу, на всякий случай убивают, чтоб не выдал. Просто и сурово. "Война – это вам не мать родная", как говорили в Советской армии курсантам. Мораль справедливая, хоть такая же банальная, как весь рассказ Маканина, легший в основу Пленного. С "Кавказским пленником" не сравнить, в подметки не годится.
По всей вероятности, задумывая рассказ, писатель решил, что простецкий гамбит с жертвой пленного нужно усложнить, и придумал для него внешнее обрамление и пикантную внутреннюю линию. Касательно обрамления уже все сказано, а пикантность заключалась в том, что один из российских солдат – тот, у которого, в отличие от второго, нет местной бабы - начинает испытывать к женственному мальчику сексуальные чувства, естественно мотивированные вынужденным постом. Но только чувства, не переходящие в сексуальные действия.
Учитель, взявшись переводить на язык кино рассказ, написанный в 90-х годах, попал в интересное положение, поскольку с тех пор в кинематографе произошло много чего – в частности, практически стала мейнстримовской маргинальная ранее гомосексуальная тема, а Горбатая гора в прямом и фигуральном смысле опустила центральный американский миф об эталонной маскулинности ковбоев. И, скорее всего, честолюбивому российскому режиссеру кололось тоже показать что-нибудь эдакое. Но как? Писателю Маканину легко было в третьем лице облекать в слова полусексуальные побуждения своего солдатика, а сценаристу Маканину что прикажете? На переводе косвенной речи (то есть авторской, в которую как бы вплетен голос героя) в диалог обломалась тьма экранизаторов. Невнятный шепот, страстное дыханье и соловьиные трели "калашникова" при горной луне? Еще глупее. Короче говоря, не стали экранизаторы ничего делать, а оставили этот подсюжет таким, каким он был в рассказе, только без вышеупомянутой косвенной речи. И попали в просак (здесь пишется раздельно), потому что недвусмысленный намек на гомосексуальные чувства остался, а мотив однополой любви никакого развития не получил. В результате журналисты стали клевать Учителя вопросами на пикантную тему, а тот не нашел ничего лучшего, чем уйти в глухую несознанку, и даже, потеряв последний контроль над собой, пригрозил особенно настырному вопрошателю подать на него в суд, если тот разовьет свои инсинуации в письменном виде. Хотелось бы получить такой иск после настоящей публикации, чтобы насладиться его стилистикой, но, увы, рассчитывать на это не приходится.
 С тем же недержанием эмоций отвечал постановщик и на вопросы насчет целесообразности операции Пленный, разбору которой выше посвящены целых два абзаца. Ссылался и на свою службу в армии, и на своих военных консультантов, хотя кто не слышал поговорки "врет как очевидец", а любой профессионал знает, что научные и военные консультанты в кино – наполовину лохи, наполовину циники. Первых обмануть так же просто, как неграмотного зрителя, а вторые, в душе презирая "киношников", но соблюдая необходимый политес, подпишут что угодно. Но особенно забавно ссылаться на консультантов, причастных к военным тайнам, которые озабочены лишь тем, чтобы в фильме было не так, как бывает на самом деле.
При всем при этом было бы несправедливо не отметить, что фильм, если не вдаваться в смысл происходящего и не связывать одни эпизоды с другими, а просто следить за общим течением, сделан совсем даже неплохо – решен и по ритму, и по звуку, и по изображению, и по актерскому составу. Вячеслав Крикунов в роли Рубахина просто хорош – точно играет справного и надежного мужика, и никаких гомосексуальных поползновений изображать ему не надо.
Общая черта Учителя и многих других российских режиссеров, начиная с самого гениального из них, Эйзенштейна - в том, что им глубоко наплевать на устройство физического мира. Никакой закон им не писан, и, если того требует их демиургический комплекс, можно хоть взбунтовавшихся матросов брезентом накрывать, хоть вести пленного мальчишку выручать танковую колонну. Но Эйзенштейн хотя бы имел смелость признать, что ему начхать на то, как все происходит на самом деле, поскольку в его (читай – пропагандистском) искусстве цель оправдывает средства, а Учитель с настойчивостью, достойной лучшего применения, твердит, что в его фильме "все как в жизни".
|
|
|
Версия для печати
