|
|
|
|
29 мая 2008
Алексей Гуськов
 Рой Андерссон - фигура достаточно необычная. В молодости собирался быть и писателем, и художником, а в кино пришел, по его собственному признанию, под влиянием советского кинематографа конца пятидесятых, начала шестидесятых. В течение первого этапа своей карьеры постановщика Андерссон придерживался в кино реализма и в избранном подходе успел снять всего два полнометражных фильма. Последний, Гилиап, вышел в 1975 году. Его провал надолго оттолкнул режиссера от кино, Андерссон ушел в коммерческую рекламу, где обрел свой новый стиль - комические рассказы о маленьких, незначительных, но таких узнаваемых людях из окна напротив. И именно их он привел с собой в кино, в 2000 году поставив "Песни со второго этажа" - набор ироничных скетчей о человеческих слабостях и желаниях, слабо связанных сюжетом и объединенных разве что по-шведски лаконичной абсурдностью каждого эпизода. Новый фильм Андерссона Ты, живущий!, из-за проблем с финансированием находившийся в производстве четыре года, это, по сути - Песни со второго этажа, часть вторая.
Рецепт андерссоновского супа за семь лет не изменился. Проработка мизансцен, точно подобранные маленькие милые детали в кадре, неторопливый монтаж, неизменно статичная камера - странно, что Андерссон не подался вместо рекламы в театр, он явно не потерялся бы в этом пространстве. В новом фильме все та же призрачная, пасмурная атмосфера происходящего, подкрепляемая спокойной зеленовато-матовой расцветкой каждой сцены и общей рыбьей меланхоличностью, от чего весь фильм начинаешь воспринимать, как разглядывание аквариумной жизни. На прежнем месте изрядно запущенные персонажи, кристаллизованные городские неудачники, которые подают голос, только чтобы выразить свое разочарование жизнью. Они все так же безучастно подглядывают друг за другом, жалуются друг другу на непонимание, никого не понимают и мелочно ссорятся. Они мучаются невозможностью любить, стремиться, они ищут виновных в окружающем мире и близких людях, но продолжают уныло существовать, отравляя жизнь себе и окружающим. При этом вполне очевидно, что своих неудачников режиссер любит и, хоть и смеется над ними, но вполне беззлобно - черты этих карикатурных персонажей наличествуют в каждом из нас в той же степени, что и в самом Андерссоне, который самостоятельно сочиняет сценарии для сюрреалистических экзерсисов зрелого периода своего творчества. Безусловная радость узнавания и отчетливый талант шведа в постановке скромных гэгов, коренящихся в традициях немого кино, первые минут двадцать заставляют зал заходиться волнами истерического смеха, ставящего под большое сомнение адекватность позиционирования картины как сюрреалистической драмы. Спустя некоторое время то ли намеренно изменяется интонация, то ли начинает подавлять неизменность подачи творческой задумки в виде равномерной, эмоционально одноуровневой нарезки из экзистенциальных анекдотов, но смех прекращается почти совсем.
В какой-то момент (достаточно далеко от конца картины) на экране появляется измученный психиатр и произносит монолог, в котором рассказывает, что он лечит людей уже 27 лет, и всё это время к нему приходят недовольные своим существованием эгоцентричные, злые, скупые люди, которые слишком много хотят, чтобы быть счастливыми. И что он устал пытаться их лечить и теперь просто выписывает таблетки - чем сильнее, тем лучше. Психиатр ставит в фильме смысловую точку, разве что мораль не читает, и все дальнейшее - некоторый перебор. Впрочем, подобное ощущение может быть вызвано и разницей национальных темпераментов (не слишком существенной), и особенностями восприятия шведским и российским зрителем. В этом отношении в фильме есть весьма показательная, совершенно неинтересная россиянину сцена, в которой во время секса муж жалобно рассказывает стонущей жене о том, в какие конкретно пенсионные фонды он вкладывал деньги от работы на парадах и похоронах, и на сколько его вклады обесценились в процентах в каждом фонде соответственно. Не исключено, что среднестатистический шведский зритель в том же месте съезжает с кресла от хохота. Допустить, что режиссер изначально задумал провести нас по пути от блаженства смеха до некоторой брезгливой задумчивости, довольно сложно. Если только это не своеобразное скандинавское чувство юмора, а многоуважаемый Рой Андерссон не посмеялся над нами, ровно как над своими персонажами, расширив свой аквариум до объемов зрительного зала.
Забавно, что мелочное людское движение в андерссоновских городских домах-коробках неуловимо напоминает таковое в короткометражном Апреле Отара Иоселиани (раз уж он знает Бондарчука и Данелию, с работами Иоселиани тех времен швед тоже может быть знаком) - те же квартирные комические эпизоды, те же оркестранты, доводящие своими репитициями до белого каления родных и соседей, в сущности - то же стремление к отражению бессмысленности мещанской жизни. Но если Иоселиани практикует фирменный позитивно-лирический абсурд происходящего, то у Роя Андерссона он характерный мрачновато-сюрреалистический. Если вспомнить еще одно абсурдистское творение последних лет из Скандинавии, ленту Неуместный человек Йенса Льена, начинаешь задумываться над тем, что и абсурд может иметь региональную окраску - очень уж эти фильмы схожи в сдержанной методике отражения нереальности действия и подходе к лицедейству.
В самом начале фильма Ты, живущий! человек просыпается и жалуется на кошмар, в котором он видел, как над городом летят бомбардировщики. Бомбардировщиками же, нависшими над городом, фильм и заканчивается, из-за чего картина по окончании приобретает несколько апокалиптический оттенок. В целом, на примере упомянутых работ Льена и Андерссона весьма любопытно понаблюдать, как представляют себе апокалипсис и ад/рай представители самого социально обеспеченного региона мира. Страдания и угрозы там - исключительно ментального свойства, никаких мук плоти. Можно сказать, чистейший ад ненасытного человеческого разума. В общем, раз уж конец света так неизбежен, как говорят, желаю всем сытого нордического апокалипсиса.
|
|
|
Версия для печати
