Хорошенькая студентка Люси (Эмили Браунинг, мечтающая теперь сняться у – несложно угадать – Ларса фон Триера) берется за любую работу, чтобы выкарабкаться из самой глубокой, как заметил еще О.И.Бендер, пропасти на свете – из финансовой. Диапазон ее фрилансов впечатляет: с одинаковой готовностью, которую не отличить от безразличия, она ксерокопирует бумаги в офисе, протирает столы в пабе, глотает гастроскопический зонд в лаборатории и предоставляет сексуальные услуги всем желающим. Причины этой безотказности, переходящей в неразборчивость, неизвестны, но любимые слова Люси: "Да – хорошо – спасибо – все в порядке".

Однажды она попадает в поствикторианский респектабельный бордель, клиенты которого – состоятельные буржуа пенсионного или предпенсионного возраста. За ужином им прислуживают молодые официантки в нижнем белье, а после цеременной трапезы (и, вероятно, перед тем, как разойтись по нумерам) гости смакуют бренди у камина и предаются ностальгическим воспоминаниям вперемешку с вялой консумацией окружающей их женской плоти. Оценив выгодную внешность 22-летней героини Браунинг, выглядящей при умелом освещении на все 16, хозяйка заведения Клара (Рэйчел Блэйк) делает Люси заманчивое, в финансовом аспекте, предложение.

Суть его в следющем: Люси принимает нарколептики, отправляется в спальню и погружается в глубокий сон. Сон длится несколько часов, в течение которых ее тело будет услаждать того или иного джентльмена. Впрочем, услаждать сравнительно невинно, поскольку джентльмены не имеют права проникать в Люси и оставлять на ней какие бы то ни было следы. Засыпающая каждый раз до появления очередного джентльмена и просыпающаяся всегда после его ухода Люси никогда не увидит, не услышит, не почувствует прикосновения ни одного из них и ни об одном из них никогда и ниоткуда не узнает. За каждую такую ночь Клара готова платить по две с полтиной сотни австралийских долларов. Люси согласна, и старички, похоже, к старости уставшие от бодрствующего женского сознания, по очереди начинают свои ночные паломничества в ее бесшумные покои. Ползая по спящей, прижимаясь к ее нежной коже, ведя нравоучительные разговоры, складывая из нее выразительные композиции и, кажется, за исключением одного умеренного садиста, блюдя установленные хозяйкой табу.

Тот факт, что наиболее жестокий и циничный сексплотэйшн в литературе и в кино производим не сильной, а прекрасной половиной человечества, – не новость. Откровения Хитиловой, Кавани и Брейя (последняя, кстати, тоже в прошлом году выпустила Спящую красавицу – для ТВ) давно приучили нас и к хладнокровной беспощадности женского взгляда на природу сексуальности, и к особой склонности женщин-режиссеров к сюжетам о доминировании и подчинении. Однако Спящая красавица – дебютная картина австралийской романистки Джулии Ли, – посвящена отнюдь не сексу.

Несмотря на беспорядочные половые связи героини (большей частью остающиеся за кадром) и ее, дипломатично выражаясь, вызывающе неприкрытый внешний вид, картина Ли нисколько не о жертве старческих фантазий. И не о противостоянии полов. И не о мерзких белых мужиках – приватизаторах этого мира. И даже не о женском теле как товаре. Она о современных проявлениях интима; о формах паритетного сосуществования с ближним; о, с позволения сказать, "цивилизованных" и даже взаимовыгодных вариантах добрососедства. И секс в таком контексте – лишь одна из многих итераций.


То, что сюжет не сводится к эксплуатации женской красоты, подчеркнуто нюансами в образе Люси. Немного заторможенная и флегматичная, она – при всей ее бесспорной сексапильности – на самом деле унисексуальна, и потому не отличается ни сколько-то артикулированной женственностью в поведении (игривостью, загадками, капризами, кокетством и т.д.), ни даже минимумом специфической активности ее пола (зато водку хлещет стаканами). Опровергает гендерные интерпретации Красавицы (женщина как вещь и все такое) и психологическая андрогинность спящего человека: в постели вместо Браунинг мог бы мирно спать Джуд Ло, рельефами которого по очереди бы наслаждались Джулия Робетс и Лайза Минелли, и все это без всякого ущерба авторской идее – даже название (на английском) не пришлось бы менять.

Ли, кажется, рассказывает нам о совсем другом. Она убеждена или исходит из гипотезы, что люди – наши современники, мы с вами – способны (ну, допустим, эротически – но образ ее шире) раскрыться да расслабиться лишь в одиночестве. И что даже сексуальная близость двух людей – пусть не для всех, но для многих из нас – акт тягостной и слишком конвенциональной, то есть принудительной коммуникации. Которую приятнее заменить сеансом вольного, раскованного онанизма. А в жанре онанизма – что желанней теплого, красивого, живого тела нужного пола с предусмотрительно выключенным сознанием? (Которое, включившись, вместе с телом сразу же становится неподконтрольным.)

Табу на пенетрацию и прочие следы принципиальны лишь постольку, поскольку Клара сохраняет анонимность клиентуры. Но можно запросто представить ситуацию, когда похожие контакты (и не обязательно на сексуальной почве) практикуют знакомые меж собой людей. Любой семейный человек отлично знает, что он может сделать только сам и при условии, если остался один, что - только вместе со своим партнером, а что - формально в его компании, но все равно один. Есть множество занятий – не только на физиологическом, но и символическом уровне (в обществе, политике, юриспруденции, науке), предполагающих физическое присутствие того или иного фигуранта при одновременно выключенном его сознании – или, что одно, направленном в указанный период на нечто другое. Так, например, тандем российской высшей власти (премьер-министр - президент) работает в похожей и, как видим, отстоявшей себя логике. Принципиальны в этой схеме отношений не нюансы договора – "проникать-не проникать", "оставлять следы – не оставлять" – а общая в нем заинтересованность и соблюдение его условий каждой из сторон.



Согласно Ли, однако, эти отношения недолговечны, поскольку исполнитель и заказчик – каждый на свой лад – недобросовестны (нечестный гость, ответная имитация сна). В итоге герметичная система дает течь, а вскоре в нее просачивается и естественное завершение жизненного цикла одного из наиболее философичных сластолюбцев – короче, неприятные, незапланированные, травмирующие проявления жизни лишают смысла договор Люси и Клары.

Есть некая закономерность в том, что выбор исполнительницы главного роли пал на Браунинг, чья предыдущая работа – Куколка в Запрещенном приеме – идеальный бэкграунд для нынешнего бенефиса. Даже кавер-версии исполненных ей в Приеме песен идеально подошли бы и картине Ли – достаточно взглянуть на их названия: Sweet Dreams, Where is My Mind, Asleep. Но еще более символичным, хотя сформулировать этот символизм уже сложнее, то, что поначалу на роль Люси была приглашена Миа Васиковска, выбравшая в результате роль Джейн Эйр в одновременно запускавшемся проекте Кэри Фукунаги. Спящая красавица – хотя это не бросается в глаза – тоже родом оттуда, из викторианского общества; она не столько провокационный сексплотэйшн, сколько изучение нравов и интересная социальная метафора; в каком-то смысле это именно римейк Шарлотты Бронте, переведенной на сегодняшний язык и приведенной в соответствие XXI веку с его рынком труда и новыми малоимущими.

Выпущенный под патронажем знаменитой соотечественницы Джейн Кэмпион (тоже известной специалистки по эротическому дискурсу викторианского периода), картина была отобрана в главный Каннский конкурс, но особого впечатления ни на жюри, ни на публику, ни на прессу не произвела. Обидно подтвердить, но все же фильм, что справедливо и единодушно констатировали критики, получился безжизненный, сухой, ригидный. Как упражнение в формализме он недостаточно красив, как провокация излишне осторожен, для режиссерского высказывания не вполне понятен, а для дебюта – чересчур профессионален и бесстрастен.

Однако Ли нисколько не напоминает человека, которого прохладно встреченный дебют способен убедить в своей несостоятельности как режиссера. В конце концов, ее продюсер и наставник Кэмпион тоже не с первой попытки покорила Канны – ее Конфетка (1989) вызвала похожее недоумение, напоминают нам живые очевидцы. А сейчас она единственная женщина, которой был вручен Пальм д'Ор. Возможно, что и в этот раз все только-только начинается.