Мелодия для шарманки сделана таким образом, что она просто не может понравиться, и, вероятно, не должна. Фильм сделан в манере рождественской сказки, которая по исходным условиям предполагает праздничную расслабленность, набор сантиментов и чудо в финале. Но Кира Георгиевна Муратова, железная дама отечественного кино, свободна от чужих представлений о волшебстве. Она переворачивает вверх дном жанр святочного рассказа, который в ее исполнении приобретает тот горький привкус, что отличал андерсеновскую "Девочку со спичками". Мелодия для шарманки не имеет отношения к датскому сказочнику, построена на оригинальном сценарии, но по ощущению - это андерсеновская притча, злая, жестокая, в меру назидательная, обдающая холодом, как ледяной ветер в лицо. Другой вольной опорой фильма стал новозаветный сюжет Евангелия от Матфея об избиении младенцев в Вифлееме.

В качестве Вифлеема выступает современный Киев. Два ребенка – сводные брат и сестра – разыскивают своих отцов. Их путь пролегает через помойки, городской вокзал, казино, супермаркет. Муратова, как всегда дерзко, рифмует между собой элементы среды, наилучшим образом репрезентирующие нравы времени (разве что в чуть смещенном варианте, с поправкой на украинский оскал капитализма). Пошлое роскошество игорных заведений и мнимое великолепие супермаркетов в сочетании с привокзальным варварством и трущобным колоритом бесхозных мест формируют условную среду фильма, оказывающуюся территорией узнаваемых отношений. Армия охранников, поделившая страну на вип-зоны и отстойники, сверхбогатые и сверхнищие, толпы равнодушных друг к другу людей, зомбированных погоней за преуспеванием – архетипы, актуальность которых не скрыть ни мозаичной барочностью, ни соц-артовской декоративностью.

Мир перевернулся, инфантильности подвержены не только дети, но и взрослые. Персонажи фильма, проходящие мимо Алены и Никиты, заняты развлечением себя. Чего стоят образы проигравшегося миллионера, матери, которую дочь не может оттащить от привокзальных игорных автоматов, стаи состоятельных клептоманов, которые могли бы купить все, что крадут, но предпочитают приобрести право воровать. Кунсткамера Муратовой изобилует чудаками, претерпевшими мутацию и увязшими в психических расстройствах. Фильм хочется назвать издевательски – в память о старой советской сказке – Новогодние приключения Алены и Никиты. Но Муратова не издевается и, уж тем более, не паразитирует на советском кино. Она упрямо следует своим путем, в котором эхом пресловутой самостийности отзываются элементы выпученной театральности (Два в одном), перевернутого ритуала (Чеховские мотивы), бытового абсурда (Второстепенные люди), черного сарказма (Три истории). Муратова обращается к детству, но не апеллирует к детскому. Не всякий подготовленный зритель выдержит два с половиной часа спектакля о жестокосердии и черствости. Счастливый исход безутешной одиссеи двух сироток умаслил бы сцепку зрителя с экранным действом, но Муратова непреклонна: миру, в котором нет сострадания к детям, она ставит ноль.
Массовая публика такое кино смотреть не будет – она не разумеет языка муратовской фикции. Знатоки тоже успели проявить неоднозначную реакцию, обвинив ленту в обилии повторов, длиннот, сценарных разрывов, неизящного монтажа. Неприятели критиковали безысходность и пессимизм ленты, а также – акцент на жалость, работающий в качестве ведущего эмоционального рычага. Но какие бы скользкие подходы не использовала Муратова, ее мировоззренческие и эстетические установки при всей их своеобычности сомнений не вызывают.

Искаженная реальность Муратовой не всякому придется по вкусу. Но этот дефект зрения приближает автора вплотную к отображаемым болезненным явлениям и удерживает его от выпадения в осадок назойливого морализаторства. Концептуальная изломанность позволяет избежать пафоса в драматических эпизодах, а нарочитая искусственность исполнения снимает угрозу душной риторики. "Сольные" способности малолетних актеров (Лена Костюк, Роман Бурлака) оставляют вопросы, но дуэту ладно аккомпанирует старая гвардия, чье присутствие добавляет фильму если не цельности, то сверкающего обрамления: Нина Русланова, Георгий Делиев, Наталья Бузько, Жан Даниель, Рената Литвинова выступают в эпизодических ролях густонаселенного муратовского "вокзала".

Песенный пролог фильма, Русланова, появляющаяся в роли поющей бомжихи, "хор" вокзальных пассажиров с мобильниками, две "острых" песни Земфиры – всё это говорит о том, что Муратова была настроена на музыкальный характер повествования, но с учетом субъективного понимания гармонии. "Музыкой" ее кино являются знаменитые рефрены, театральные переливы, уродливые интонации, кукольные ударения. Вместе они рождают не просто мелодию, но сообразуют симфонию большого города, погрязшего в суетливых вибрациях и человеческой глухоте.



Скрипящий, неуклюжий, старомодный голос шарманки точно выражает дух кино Муратовой – властного и принципиального художника, на протяжении десятилетий неуклонно ведущего свою партию. Ее кино держится на персональной звуковой волне, отличной от потока официозного, победительного, позерского, мещанского шумов. Образ шарманки – игрушечной шкатулки с музыкой – предполагает необязательность и спонтанность представления, которое больше говорит не об исполнителе, а о его зрителях: случайных прохожих и уличных зеваках, неизвестно по какой причине готовых внимать заунывной мелодии. Все люди, как минимум, делятся на тех, кто слышит мелодию для шарманки, и тех, кто ее не улавливает. В конечном итоге музыка – субстанция индивидуальная, и она у каждого своя. Для одних Мелодия для шарманки - это разнобой малоприятных звуков, понапрасну тревожащих слух, для других – авангардное музицирование, укладывающееся в русло муратовских стандартов, а для третьих – ораториальное произведение, в условиях безрадостной диалектики бытия взывающая к человечности и милосердию.