Александр Шпагин
Удивительная лента. Сегодня она воспринимается как внятная, просчитанная аллюзия на те события, которые происходили в реальности. Здесь впервые осмыслена романтическая утопия, которой грезили шестидесятники, - та, что в итоге напоролась на каменную стену, упавшую на весь советский мир после чехословацких событий 68-го. И это был конец свободы.
Читать далее
|
|
|
|
|
2 декабря 2008
Ян Левченко
 В последний ноябрьский день исполнилось 65 лет самому молчаливому режиссеру американского кино. За три с лишним десятилетия в профессии Терренс Малик снял четыре полнометражных фильма и гарантированно выпустит пятый. Он практически не дает интервью и не появляется на публике.
В России аналогичными темпами работы отличается Алексей Юрьевич Герман, но сравнивать его с Маликом не вполне корректно. Причины их медлительности в корне различны. Что бы о США ни говорили, это все-таки свободная страна, для которой преданность искусству вопреки минимальному здравому смыслу – это непереводимая игра слов. Они всерьез интересуются, почему почти весь прошлый век мы позволяли так над собой издеваться, после чего разводят руками: одно слово – русские. Вместе с тем, со временем советская репрессивная машина обнаруживает общие черты с рыночными механизмами. Только вместо денег идеология. Это общее место. При капитализме тоже не забалуешь. Самореализация – чистая роскошь. Делать надо, что говорят. Хоть не убивают в прямом смысле, как у нас еще не так давно водилось, и на том спасибо. Но Малик соразмерен Герману в чем-то более важном, чем конфликтность в отношении господствующего порядка. В двух словах это можно свести к метафоре Страшного суда. Они оба о нем никогда не забывают, и на суету не размениваются. Когда уже теряющему связь с реальностью Антонио Гауди указали на то, что многие фигуры на крыше Собора Святого Семейства в Барселоне не видны ни с какой точки, он искренне изумился и ответил, что адресовал свое послание ангелам небесным. Кино – материя более приземленная, но Малик и Герман приближаются именно к такому стандарту.
На редких своих фотографиях Малик позирует, главным образом, в ковбойской шляпе. Многие думают, что он простой парень из Техаса. Это и так, и не так. Родился Малик в Оттаве, но не в той, что является столицей соседнего государства. Городок этот значится на подробной карте штата Иллинойс и разделяет судьбу других, более увесистых ремейков мировой истории – Мемфис, Теннеси; Санкт-Петербург, Флорида; Париж, Техас… Отец Малика служил управляющим в нефтяной компании, и семья ездила по сырьевым районам. Сначала была Оклахома, потом Техас, где юноша и закончил школу. Несмотря на большие способности к наукам, он с раннего возраста трудился на нефтяных промыслах, выполняя самую разнообразную работу. Отец его был настоящим корневым протестантом – из тех, что стеснялись достатка и обеспечили Америке послевоенное просперити… Затем был период студенческих путешествий, научная и журналистская работа, мощный старт в кино, экзистенциальные драмы и борьба с собой, вновь карьера интеллектуала и возвращение в кино на новом витке разочарований – в том числе, их тонкого и умелого использования. И – долгая счастливая жизнь в Остине, штат Техас. Та, что продолжается там до сих пор, течет параллельно интеллектуальной биографии и рассчитана на долгое дыхание. Во всяком случае, пример Джерома Дэвида Сэлинджера, с которым часто сравнивают Малика и которому в новогоднюю ночь исполнится 90 лет, очень вдохновляет.В 1961 году Малик – для этого важно быть "из хорошей семьи" – поступает в Гарвард. Он изучает философию под руководством Стэнли Кейвелла, доныне здравствующего классика, небезуспешно применявшего приемы аналитической философии на материале искусства и пытавшегося примирить строгую англоязычную традицию с темным словотворчеством Мартина Хайдеггера. Самая известная книга Кейвелла – "Притязания разума" (The Claim of Reason, 1971). Малик застал ранний период формирования Кейвелла как мыслителя и принимал участие в обсуждении материалов будущей книги "Должны ли мы иметь в виду то, что говорим?" (Must We Mean What We Say?, 1968). В 1965 году Малик прошел курс, получил диплом с отличием и вступил в старейший клуб американских выпускников Phi Beta Kappa (аббревиатура греческого афоризма "Любовь к мудрости есть светоч жизни"). С этим багажом он отправился в британский Оксфорд и легко пробился в семинар Гилберта Райла, который к этому времени был одним из самых авторитетных представителей "философии обыденного языка", комментирующей отражение ментальных операций в повседневном общении. Славу Райла составила книга 1949 года "Понятие сознания", в пух и прах разносящая словесные подмены и следующие из них смысловые искажения в работах Рене Декарта. Амбициозный американец Малик застал Райла консервативным редактором ведущего философского журнала "Mind", а не интеллектуальным террористом, каким его себе восторженно представлял. Они быстро поругались. Точнее, ругался Малик – Райл его, надо полагать, вскоре позабыл. Докторская диссертация о понятии "реального мира" у Серена Кьеркегора, Мартина Хайдеггера и Людвига Витгенштейна так и не была защищена. Тем не менее, мощного старта карьеры хватило на то, чтобы устроиться преподавателем философии в Технологический институт Массачусетса в Бостоне, студенты которого получают лучшие предложения со всего мира задолго до выпускных испытаний. Малик выпустил свой перевод работы Хайдеггера "О сущности основания" (1929, Vom Wesen des Grundes) и начал охладевать к академической карьере. Благодаря хорошим связям он все больше пишет в журналы для образованной публики – "Ньюсуик", "Лайф", "Нью-Йоркер". Ведет колонки, точит стиль, превращается в классного публициста.
3 страницы
1 2 3  
|
|
|
|
Версия для печати
