Какое кино вы любили до поступления на киноведческий факультет?

Я любил Висконти. Потом Кабаре, которое посмотрел бесчисленное количество раз. И, конечно, Гринуэя, как все в то время.


Когда ваши фильмы сравнивали, например, с фильмами Иоселиани и Каурисмяки – вас это раздражало?

Нет, потому что я действительно очень их любил, и, наверное, бессознательно, но довольно сильно копировал.


А сейчас вы смотрите кино? Те, кто снимает сам, нередко перестают смотреть чужое.

Да, смотрю, хотя и в довольно хаотичном порядке. Смотрю по фильму раз в день или в два дня. Но это может быть, например, пятисотый просмотр Крепкого орешка. Старого кино смотрю довольно много. Недавно открыл для себя Кассаветеса. Уже раза четыре пересмотрел Женщину под влиянием и просто не могу понять, как это сделано. Откуда такая легкость и точность. Вот мы говорили о достоверности. Что такое достоверность там? Женщина играет очень театрально, приподнято – при этом полное ощущение достоверности и документальности. Кажется, что камера не на штативе – но на самом деле она на штативе всегда, и он только чуть-чуть ею ворочает. Я не могу понять, как он этого достигает. Вообще, достоверность, наверное, возникает тогда, когда все эстетически едино. Люди могут хоть с пером в одном месте ходить, но если вся реальность вокруг них такова, то вы будете это воспринимать как реальное.

Я вот, например, совершил большую ошибку в Сумасшедшей помощи – видимо, неверно считав сценарий Родионова. Я имею в виду линию с милиционером. Это ни в коем случае не имеет отношения к замечательной игре Игоря Черневича. Просто сама линия слишком инфернальная и…


Отдельная.

Отдельная, да, причем по-плохому отдельная. Если бы к этому моменту произошли уже эти истории с Евсюковым и Дымовским – я бы тогда поверил, что это абсолютно реальный персонаж. Мне казалось, что то, что у нас написано, это такой собирательный образ. Та степень условности, которую я ему придумал, – неправильная. Он должен был быть бытовым персонажем, а не демонизированным. Демонизация – это вообще глупость.

Поэтому мне, если честно, не нравится фильм Лозницы Счастье мое. Он сделан испуганным человеком. Человеком, который не преодолел свой страх и не подошел к людям. Ведь если вы представите кого-то ребенком, то найдете ему оправдание. А здесь есть испуг человека, который ехал на машине, остановился, а тут вдруг какая-то рожа прилипла к окну. Ему стало страшно, он приехал домой и написал про это. Получился эффект "у страха глаза велики". И линия с Великой отечественной войной для меня абсолютно неубедительна.


Вы хотели бы снять коммерческое кино – огромный бюджет, много "экшена" и так далее?

Зависит от конкретики, от конкретного момента. И тут должны быть счастливо устроены мозги. Нужно испытывать от всего этого восторг, как Спилберг в ранних фильмах.


А что-то искренне жизнерадостное? Не комедийное, а просто веселое, терапевтическое?

Понимаете, это очень расплывчатая и непонятная вещь. Скажем, я год назад страшно полюбил "Гражданскую оборону". Слушаю ее постоянно. Для меня это как раз жизнерадостная группа. Она на меня действует как что-то очень большое и доброе. А у многих людей их творчество вызывает ощущение ужаса и несовместимости с жизнью. Вот Саша Родионов говорит, что искренняя жизнерадостность повергает его в смутную панику. И я с ним согласен.


Хотелось бы поговорить о КиноСоюзе. Вы до сих пор там председательствуете?

Да, хотя надеюсь, что это продлится только до июня. Потом будут уже настоящие выборы.


Много ли времени это у вас отнимает?

Не слишком. У нас нет такой структуры, в которой председатель был бы альфа-самцом. Просто время от времени собирается некий "актив". И я не думаю, что кто-то из нас имеет больший голос. Мы все обсуждаем вместе.