И Кеслевский, и Занусси имели возможность познать особенности обеих систем – социалистической и рыночной – и пришли к выводу, что политическая цензура мягче экономической. Первая, осуществлявшаяся чиновниками, была неповоротлива и не слишком умна – а публика жаждала подтекстов и расшифровывала их с наслаждением. Вторая – безжалостна, ибо постоянно совершенствуется, и идет от людей (Занусси называет их "капралами"), которые уверены, что "точно знают" потребности зрителей. Оба режиссера признают, что былые кинотриумфы зависели не только от них самих, а момент для режиссерской "избранности" был уникален: "Мы быстро научились делать то, что не предусмотрено цензурой, и зрители понимали нас с полуслова. Например, что говоря о захолустном театре, мы имеем в виду Польшу, - вспоминает Кеслевский. - …Мы были едины со зрителями в своем неприятии системы. Сегодня такой фундаментальной причины для единства больше нет. Нам не хватает врага". Ему иронично вторит Занусси: "Во времена минувшего строя мы, как художники, собирали такие же аплодисменты, как и те, которыми наградили осла, на котором в Вербное воскресенье появился в Иерусалиме Христос. На самом деле они предназначались не нам. Публика с нашей помощью аплодировала против власти".

Обе книги во многом проникнуты эсхатологическим ощущением по отношению к польскому, и шире – европейскому кино, особенно в его авторском измерении. Кеслевский сравнивает кинематограф и публику с надоевшими друг другу супругами – кино "нет дела до публики, а публика, в свою очередь, все меньше интересуется им". По мысли Занусси, в том виде, в каком кинематограф пока еще существует, он мертв – и в этом омертвении он может агонизировать еще многие годы. "Лет тридцать назад мы ходили в кино, чтобы встретиться с определенным автором, увидеть то, что сделал Антониони или Трюффо, Бергман, Кен Рассел или Бунюэль. И было не важно, о каком жанре идет речь… Важен был автор, мы ходили познавать его манеру повествования, оставляя ему право выбора в том, что он хочет нам рассказать. …Но в столь ясном и стройном мире устоявшихся понятий в последние годы обнаруживаются бреши. …Многие авторы рассказывают о себе, быть может, искренне, но неинтересно. Не каждую исповедь мы хотим выслушать, и можно понять, что эта волна эпигонов отвратила людей от авторского кино".

И все же Занусси, до сих пор снимающий примерно по фильму в год, призывает продолжать "пытаться". Он рассказывает анекдот о старом бедном еврее, который умолял Бога позволить ему выиграть в лотерею, но разгневанный Бог сказал: "По крайне мере, купи билет". "Независимо от того, что мир моей деятельности со дня на день сжимается и шансов сделать фильмы, о которых я мечтаю, становится все меньше, - пишет Занусси, - я попытаюсь еще раз или даже больше. Для того, чтобы иметь возможность сказать Господу Богу, что я покупал билеты".