В последнее время я стал широко известным режиссером какого-то чрезвычайно тошнотворного направления с крайне непривлекательным названием (поэтому я его здесь даже не привожу). Обо мне пару слов написала серьёзная центральная газета "Известия". Цитирую по памяти: "От Селиверстова ждали голых женщин, а оказалось, что фильм о смысле жизни" (конец цитаты). Один очень посещаемый интернет портал сообщил своим читателям, что после выхода фильма Селиверстова Женитьба, Гоголь перевернулся в гробу. Эта информация была со ссылкой на первоисточник.

Телеканал РТР полгода с невероятной тщательностью монтировал обо мне передачу. В результате она была проиллюстрирована тремя фрагментами. Первые два - были из фильма, который называется Я искушен в любви и в чистом искусстве, а третий фрагмент был почему-то из фильма Фанни и Александр. Мне потом звонили приятели. Они говорили: "Первые два отрывка были смешные, а третий вроде даже неплохо снят. Не подскажешь, кто оператор?" Я говорил: "Свен Нюквист". "О! – восклицали приятели, - Судя по фамилии, видимо, гастарбайтер. Где ты находишь таких дешёвых операторов?".

Пару лет назад меня включили в программу самого престижного в России Московского международного фестиваля, где я буквально в пяти шагах видел живого Михалкова. Не успел я, воодушевлённый, вернуться в родной Питер, как мне позвонили с киностудии Ленфильм и попросили провести у них мастер-класс. Я говорил два с половиной часа о своём творчестве, цитируя Бергмана, Феллини и Вуди Аллена. После чего мне был задан один вопрос: "Скажите, пожалуйста, почему вы не используете штатив?" Я ответил, что штатив я использую, но не по прямому назначению. Меня проводили аплодисментами… Вечером мне звонили друзья с одним и тем же идиотским вопросом: "А Герман был?"

Я стал очень популярен. По идее я должен был хорошо зарабатывать. По крайней мере, на обед в "Макдональдсе". Пришла слава, но не пришли деньги! У России, как всегда, свой особый путь…

У славы, кроме несомненных преимуществ, есть и пара-тройка очевидных недостатков. Пока меня никто не знал, никому не было дел до моих киношек. Что он там наснимал, никого не интересовало. Теперь все желающие посмотрели, и я потерял веру в человечество…Клянусь, я не знал такого количества матерных выражений. Я не предполагал, что простой народ так хорошо разбирается в киноискусстве. Раньше я был о народе лучшего мнения. Почему они не смотрят Спилберга?

Дамы и господа, смотрите Трансформеры, Аватар, не боюсь этого слова, Утомлённые солнцем-2!!! Ведь в мире создано столько шедевров визуального искусства! Какого чёрта вам сдался этот самый Селиверстов.

Один неизвестный мне товарищ, голосуя на киносайте, поставил "единицу" каждому моему фильму. Не поленился! А ведь их, напомню, целых двенадцать. Представляете, он посмотрел один мой фильм, понял, что это полное дерьмо, поставил "единицу" и начал смотреть второй. Опять понял, что дерьмо. Поставил "единицу". Перешёл к следующему. Снова "единица"! И так далее: все двенадцать фильмов. Селиверстов, до какого захермазоха ты довёл российского человека!

Сейчас я вам расскажу, как началась моя жизнь в чистом искусстве. У меня был дружок Юрик Зелькин. Артист эстрады, типа Хазанова. Однажды у него поехала крыша. И он поставил в Ленконцерте "Моцарта и Сальери". Юрик вообще был очень смешной: длинный, тощий, с усами – он мог бы торговать помидорами на Кузнечном рынке. Так он и играл Моцарта… Его антипода Сальери звали Рудик. Когда-то давно он учился во МХАТе, а потом дослужился до Ленконцерта. Трезвым на репетициях я его ни разу не видел. Стала уже легендой его выходка на худсовете при приёмке спектакля. Комиссия, состоящая из лучших городских искусствоведов, услышала от Рудика только две первые пушкинские строки. "Нет правды на Земле. Но правды нет и выше". После чего Сальери начал целеустремлённо блевать в район первого ряда, где сидели наиболее говнистые члены художественного совета. Я был в таком восторге от происшедшего, что сразу же задумал снимать свой первый, дебютный, фильм, который назвал "Моцарт в Петербурге". Срочно обзвонив всех участников творческого проекта, я назначил первый съёмочный день. Пришли все, кроме Рудика. Мы прождали его несколько часов. Но безрезультатно. Наконец, Сальери соизволил позвонить и умирающим голосом сообщил, что он отравился. Когда фильм был готов, его согласился посмотреть сам Борис Натанович Стругацкий. Признаюсь, он не пришёл от увиденного в полный восторг, но тем не менее предложил мне экранизировать свою пьесу "Жиды города Питера". Я сказал: "Борис Натанович, название пьесы мне очень нравится. Это единственное, что я не испорчу в вашем тексте. Есть и ещё один положительный момент. Когда историки кино будут интересоваться, кто экранизировал братьев Стругацких, сразу выстроится цепочка: Тарковский-Герман-Сокуров-Селиверстов..." И всё же, несмотря на открывавшиеся передо мной фантастические перспективы, я не рискнул браться за "Жидов". Почему? Мне показалось, что в 98-ом году этот сюжет был уже не столь актуален. Возможно, я ошибался. Что же касается Моцарта в Петербурге... Фильмец получился, надо признать, так себе. Ниже средненького. Однако, бывают в жизни недоразумения.

Известный режиссер-документалист Игорь Шадхан, случайно увидев моего Моцарта, немедленно распорядился устроить премьеру по телевидению. А перед показом он лично полчаса интервьюировал меня, начав с провокационного вопроса: "Вот вы в своём фильме выступили, как сценарист, режиссер, оператор, актер, монтажер, звукорежиссер, осветитель, администратор… – скажите, как вы на это решились?" Я, не задумываясь, ответил: "А что, разве это очень сложно?" Он сразу понял, что перед ним сидит полный дебил и наша беседа потекла легко и раскованно.

В 1998 году фильм был выпущен на видеокассетах. И в стране тут же грянул дефолт. Кинопроизводство в России благополучно остановилось. В магазинах продавалось только два фильма: Моцарт в Петербурге и Титаник. Российский народ поддержал отечественного производителя. Титаник собрал полтора миллиарда долларов. Ну, и я тоже…немного заработал! Карьера Моцарта пошла в гору. Юрий Зелькин тут же эмигрировал в Германию, поближе к исторической Родине Вольфганга Амадея. Перед самым отъездом его портрет в белом напудренном парике и с лихими грузинскими усами был напечатан на обложке толстого иллюстрированного журнала. В том же журнале, где-то в районе 150-ой странице была опубликована очень мелкая фотография Леонардо ди Каприо, которую без лупы и рассмотреть-то было невозможно. Лучшего момента для эмиграции Юрия Зелькина в цивилизованную Европу придумать было нельзя! Едва сойдя с трапа самолёта, Зелькин потряс толстым журналом и процитировал Пушкина: "Но божество моё проголодалось". Немцы подкармливают Зелькина уже двенадцать лет. Возможно, они думают, что подкармливают Моцарта. Впрочем, это совсем другая история…