Размышляя над тем, почему после "поэм отчаяния" Пазолини обратился к красочным экранизациям ренессансной классики и арабских сказок, нельзя не вспомнить и историю с его обидой на критиков, выбравших своим фаворитом на Венецианском кинофестивале самый богатый, самый мощный фильм - Сатирикон Феллини. Возможно, тайное соперничество с Феллини спровоцировало выбор литературного материала его следующего фильма (1971), открывшего "трилогию жизни" - Декамерон Боккаччо. И в противовес Феллини, который в своей барочной визуальной фантасмагории на основе отрывков из произведения Петрония Арбитра довольно мрачно воссоздал атмосферу заката Римской империи, Пазолини представил новеллы Боккаччо в праздничном гротескном реалистическом свете. Он с удовольствием погрузился в образную систему народной карнавальной культуры, той особой эстетической концепции бытия, которая была свойственна ренессансу с его реабилитацией плоти как реакции на аскетизм средневековья.

Подобно тому, как Боккаччо создал свою феерию после эпидемии чумы 1348 года, унесшей на тот свет его отца и дочь, Пазолини обратился к его озорным сюжетам после тяжелой болезни и нервотрепки, связанной с гонениями на Теорему и Свинарник. Пазолини почувствовал себя свободным и, следуя евангельскому завету, перестал думать о завтрашнем дне. Свобода подарила радость жизни, прежде угнетенную тревогой. А тревогу он связывал с мелкобуржуазным сознанием, проникнутом безверием. Пазолини будто начинал жизнь с новой страницы, примиряясь с миром и отказавшись от мрачных видений социальной антиутопии, побеждая страшное смехом и весельем; если и безумием, то праздничным. "Что делают, коснувшись дна? – спрашивал он и отвечал: - Выныривают и – сначала, если есть силы. Обычно в молодости, в зрелости такие силы есть: энергия, желание жить, ощущение важности жизни…"

По его воспоминаниям, мысль о трилогии пришла ему в самолете, когда он снимал Медею - фильм о варварском народном мире. И вдруг ему захотелось сделать фильм о мире столь же народном, но не варварском и трагичном, а наоборот, веселом, где люди наслаждаются жизнью, радостями любви. И сразу пришел на ум Боккаччо. Боккаччо жил во времена, когда буржуазия только нарождалась; это было зарождение нового мира, как тогда верилось – мира логики и разума, стремления к лучшей участи. Молодая буржуазия была носительницей народной культуры, носительницей невинности, реальности, символом которой была творческая эротическая заряженность. Декамерон виделся Пазолини не итальянским, и даже не европейским, а мировым произведением. А героев фильма, неаполитанцев похожими на суданское племя беджа. Поэтому съемки велись большей частью в Йемене.

"Я ушел в эту трилогию с головой, - говорил режиссер, - как изгнанник, сосланный в чудесную чужую страну". Он наслаждался этим ощущением приспособленности к жизни, какого давно, а может быть и никогда, не испытывал. И, если раньше, снимая кино, вел "жестокую" игру, то теперь его игра была на удивление радостной – потому так часто, во весь рот улыбаются его персонажи, сверкая крепкими белыми зубами.

Поначалу режиссер охарактеризовал "трилогию жизни" как свои "самые неполитические фильмы", но потом, как часто бывало, противореча самому себе, признал, что и они политичны, только в особом смысле – не идеологическом, а сексуальном. "Любое общество подавляет сексуальную жизнь, так как энергия, расходуемая на физическую близость, не служит интересам капитала", - утверждал Пазолини в интервью Луи Валлантену. Сверхурочную работу, продолжал он, придумали не для того, чтобы запретить сексуальные отношения, а для того, чтобы урегулировать их в соответствии с общественными нормами. В этом смысле за пять веков, прошедших со времен Боккаччо, буржуазия возмужала, постарела и деградировала. "Политика" Пазолини состояла в прославлении эротики, заряженного сексуальной энергией тела, как единственного действенного плацдарма, на котором можно выстоять против всеподавляющего диктата буржуазности и ханжества. Притворяясь глухонемым, парень определяется садовником в женский монастырь, и ему приходится ублажать монашек, которым любопытно узнать, что такое любовное наслаждение, но удовлетворить зараз целый десяток – не многовато ли будет… В новелле про юных любовников Катерину и Риккардо Пазолини высмеивает меркантильность родителей, которые, застав обнаженную дочь в объятьях сына богатых родителей, принуждают его к женитьбе исключительно из соображений выгоды (и плевать им на мораль, они ею охотно готовы поступиться). Отец с матерью довольны, что обхитрили завидного жениха – а млеющим от любовного экстаза Катерине и Риккардо только того и надо!

Название "Декамерон" в переводе с греческого означает "Десятиднев". Семь женщин и трое мужчин, спасаясь от чумы, скрываются в загородной вилле и развлекают друг друга рассказами из современной и старинной жизни.

Из сотни таких историй Пазолини выбрал десять. Любовные истории здесь не всегда заканчиваются счастливо. Век треченто был отмечен не только величайшими творениями гениев, а пьянящее чувство свободы рождало также великие злодейство. Такова история юноши Лоренцо, влюбившегося в красавицу Элизабетту, которого убили трое ее братьев. Ну и конечно, Декамерон- это не только рассказы о любви, но и язвительнейшая сатира. Например - история отъявленного пройдохи и греховодника Чаппелетто, который удосужился обмануть мнимой праведностью даже исповедника, пришедшего отпустить ему святые дары на смертном одре, а в результате был признан святым. Этот персонаж, которого сыграл Франко Читти, является связующим звеном первой части фильма. Вторую половину сюжетов объединяет ученик Джотто, художника и современника Боккаччо. Сам же Пазолини Джотто ди Бондоне и сыграл. Его присутствие перевело фильм в иной регистр, в план остранения. Режиссер с севера Италии отправляется на юг, в Неаполь, чтобы снять фильм, и превращается в художника из северной Италии, приезжающий в Неаполь, чтобы расписать фресками церковь святой Клары. Его ученик пребывает в творческом кризисе, но с прибытием Джотто возникает явление Мадонны (Сильвана Мангано) в сонме ангелов – и вдохновение осеняет ученика. Иконографически Мадонна в фильме своей застылой статуарностью напоминает алтарную "Мадонну" Джотто. Он – тот самый художник, которого Петрарка назвал "выдающимся живописцем, красоту которого невежды не понимают, при том что мастера этого искусства ею поражаются". Так что определенное лукавство – и явное тщеславие Пазолини, представшего в облике Джотто, тут налицо. Он вполне отыгрался за поражение в соперничестве с Феллини. Декамерон получил "Серебряного медведя" на XXI Международном кинофестивале в Западном Берлине и пользовался таким успехом в Италии, что ловкие эпигоны немедленно приступили к съемкам всяческих "продолжений" и "римейков" - их появилось около полусотни! Но, конечно, ни одно из этих подражаний не могло сравниться с оригиналом.




И вот что еще следует отметить. Изображая Джотто, Пазолини вовсе не любуется собой как великим мастером. Он буквально воспроизводит эпизод из книги Боккаччо, где Джотто не появляется во плоти, но о нем вспоминают, подчеркивая, каким он был неказистым, даже уродливым, и рассказывая, как однажды он шел с другом, юристом Форезе, попал под дождь, вымок насквозь и выпачкался в грязи. Форезе спросил: "Чужой человек, никогда не видевший тебя, как ты полагаешь: поверил ли бы он, что ты - лучший живописец в мире, каков ты и есть?" Пазолини важно, что искусство не есть нечто "возвышенное", но рождается из природной, естественной "грязи".