Александр Шпагин
Удивительная лента. Сегодня она воспринимается как внятная, просчитанная аллюзия на те события, которые происходили в реальности. Здесь впервые осмыслена романтическая утопия, которой грезили шестидесятники, - та, что в итоге напоролась на каменную стену, упавшую на весь советский мир после чехословацких событий 68-го. И это был конец свободы.
Читать далее
|
|
|
|
|
9 декабря 2009
Ян Левченко
Показанные весной по каналу "Культура", а затем вышедшие на дисках фильмы 1970-х рассказывают, в сущности, одну и ту же историю, подтверждая правоту Делеза. Сюжет для Кассаветиса – приложение к человеку, сдвинутому с места и потерявшему покой. Если с вами происходит что-то необъяснимое, будьте уверены – сюжет воспоследует. В Убийстве китайского букмекера игрок и владелец стрип-клуба Космо Вителли (Бен Газарра), понуждаемый мафией к убийству в счет покрытия огромного долга, разрушается как личность. Все, что бездумно радовало его в прошлой жизни, отшумело и потеряло смысл. Киллер из него получается славный, удачливый, да только нет в этом ни счастья, ни будущего. В Женщине не в себе Мэйбл (Джина Роулендз) медленно сходит с ума от семейного счастья и бытовой предсказуемости. Ужас ее положения в том, что она не делала ровным счетом ничего, что могло бы спровоцировать расстройство. Заботливая мать, мужнина жена, образец добродетели. В западном искусстве это распространенный, ритмично возникающий мотив. Рациональный мир с его обещаниями счастья при условии соблюдения протестантской этики, оборачивается истерикой и хаосом. Побочная линия – равнодушие мужа-прораба (Питер Фальк), приводящего на обед компанию дружков. Если жена – это мать и одновременно жертва, то муж здесь – ребенок и слепое орудие в ожидании руководящей силы. Это человек-инструмент, заученно произносящий слова любви и заботы. Чувствует ли он что-то в действительности? Трудно сказать. Прерогатива чувствовать и страдать отдана женщине – символу одиночества.
Премьера представляет собой вариацию на ту же тему. Прекрасная актриса, театральная звезда Миртил Гордон катастрофически одинока, оставлена не только мужчинами, но и вообще людьми. Неслучайно ее растревоженное воображение тянется к призраку случайно погибшей на ее глазах поклонницы. Это видение – материализация нервного срыва, который Миртил, подобно Мэйбл, гасит алкоголем. Ни до, ни после Джина Роулендз не создавала более ошарашивающей картины внутреннего разрушения. Нечто подобное удалось за океаном на совершенно другом материале и с совершенно другими мотивировками Ханне Шигулле в Замужестве Марии Браун. Кассаветис заставил свою жену сделать почти невозможное – в том числе, и с точки зрения профессиональной этики. Это полное обнажение психологической изнанки театра, всегда эксплуатирующего границу между сценой и залом, с одной стороны, и гримерной, с другой. Вдобавок здесь Кассаветис походя поиграл с чуждой ему мистикой. Это единственная его картина, куда получают доступ силы из другого мира. Последовательный и привычный реализм порой оглушительно сталкивается с этим допущением: призраки, как правило, не кричат, что им больно и не истекают кровью, изумляя реальных героинь до корней волос.
Всюду одиночество и страх перед собой. Проблема становится зеркалом, куда вынужден заглянуть персонаж. Нулевая готовность к этой внешне простой процедуре приводит, как правило, к грустным последствиям. "Человек – создание темное, он не знает, откуда вышел и куда идет", – записывал за Гете его секретарь Иоганн Петер Эккерман. В лентах Кассаветиса эта максима реализуется почти без исключений. Зрителя приучают к тому, что с людьми, как правило, не происходит ничего. Несущественные перемещения, мелкие дела, возня, шуршание и – огромная пустыня внутреннего мира. Его нельзя помыслить, тем более – изобразить. Жить с этим знанием тяжело, но без него пусто и невозможно. Потому что только оно заставляет любить людей по-настоящему, ничего не требуя взамен. Любить так, как любил их Джон Кассаветис.
2 страницы
 1 2
|
|
|
|
Версия для печати
