Далеко не в первый, но чуть ли не в последний раз судьба оказалась благосклонна к
Уэллсу именно тогда, когда он в этом особенно нуждался, и свела его с правильным человеком в правильное время. Уэллса всегда интересовали старожилы индустрии, а старожилы с дурной репутацией — в особенности, так что он был невероятно рад, когда в Нью-Йорке ему представился случай познакомиться со сценаристом
Херманом Дж. Манкевичем. Манкевичу было едва за сорок, но после пятнадцати лет работы в Голливуде и двадцати пяти лет тесного общения с бутылкой этот ветеран кинематографа относился к голливудской кухне с нескрываемым презрением. Автор и соавтор более девяноста сценариев, продюсер нескольких фильмов (включая
Утиный суп братьев Маркс), он был главным остряком восточного побережья, в прошлом — зарубежным корреспондентом, пресс-агентом Айседоры Дункан, редактором театральной рубрики
The New York Times, а впоследствии — журнала
The New Yorker. На заре звукового кино Голливуд выписал Манкевича к себе — он угодил прямиком в сценарный цех, и его талант сочинять шутки спас не одну картину. Обратной стороной медали было то, что сценарии Манкевича тоже кто-то правил, и это пополняло его и без того внушительные запасы горечи и цинизма. Он вполне мог бы быть прототипом фицджеральдовского Пэта Хобби ("участвовал в стольких картинах, что глаза на лоб лезут, — только вот в последние пять лет имя Пэта стало появляться в титрах все реже"), если бы не его ядовитый язык и категоричные заявления — Манкевич не боялся обидеть собеседников и заведомо презирал чужую точку зрения. "Хотите быть идиотами — на здоровье, — рычал он, — но не надо делать из этого профессию!"
Ему всегда удавалось обернуть свои презрительные (и вполне искренние) замечания в шутку; на него редко обижались — сколь бы возмутительно Манкевич себя ни вел, смешить он умел как никто. Блеванув за ужином — что случалось регулярно, — он умудрялся, прежде чем отключиться, утешить хозяина, известного своими претензиями на тонкий вкус: "Все в ажуре. Тут у меня рыба с белым вином". В Голливуде считалось большой удачей зазвать на ужин Манкевича, не только шутника, но и страшного интеллектуала (пока не началась война и его нездоровые политические взгляды — прогерманские и антисемитские — не подорвали его популярность). Все это, конечно, привлекало Уэллса, но в первую очередь его манила опасность: "Он как-то очень располагал к себе, хотя ты понимал, что при первой возможности он тебя отбреет с лету".
