Казалось бы у фильма, снятого в 1988 году режиссером Аланом Рудольфом, были все основания, чтобы понравиться мне. Фильм о Париже 20-х прошлого века, когда вся креативная элита собралась в этом славном городе, когда Париж создавал искусство, а художники и писатели создавали миф о Париже, миф, которым Париж живет до сих порр. Но, чем больше мы приближались к концу фильма, тем больше чувство раздражения овладевало мной. Дело в том, что Алан Рудольф создал искусную подделку, заменив Париж 20-х годов Голливудом. Дело даже не в том, что вместо Парижа из экономии фильм снимался в Монреале, и Парижа там не найти. Но этот дух - дух коммерческого Голливуда полностью вытеснил дух "золотого века" искусства. И, когда мне пытаются внушить, что произведение искусства стоит столько, сколько за него платят, пусть это и звучит из уст отрицательного персонажа, каучукового магната Стоуна, меня это раздражает. И, когда исподволь протаскивают мысль, что оригиналы неотличимы от копий, и что в музеях давно висят копии, а оригиналы сгорели в каминах богачей, это меня раздражает еще больше. И, что в век модернизма ни в чём нельзя быть уверенным, человек, которого хоронят, вполне может оказаться жив, а в гробу лежать совсем другой человек. Что жена магната, с которой ты встречаешься в Париже может оказаться твоей собственной женой.
Не случайно заканчивается фильм всё тем же Голливудом, где встречаются и незадачливый самоубийца Уазо, и неудачливый копиист-художник Харт, и его жена Рейчел. Голливуд, в котором иллюзии и обман будут поставлены на поток.
Ну, а я по-прежнему верю, что полотна мастеров - бесценны, что в музеях висят настоящие бесценные полотна, и что копиям никогда не достигнуть волшебства оригиналов.
Версия для печати
