Е.С.: Ты бы согласился преподавать во ВГИКе?

Б.Б.: Думаю, да. И думаю, что никто из моих знакомых молодых режиссеров не откажется. Речь не идет о наборе мастерской, я не знаю, на сколько занятий может хватить знаний, которые накопились за время моей пока еще не долгой работы в кино. Но я уверен, что даже несколько занятий могут иметь эффект – и для студентов, и для меня.



Е.С.: Теперь кино можно смотреть где угодно, не обязательно в кинотеатре. Вы часто в кинотеатр ходите?

Б.Б.: Я люблю дома кино смотреть.


Е.С.: Для многих людей условность кинопросмотра – это прийти в темный зал, с людьми…

Н.М.: Мне кажется, что феномен кинематографа не в коллективности просмотра, а в трехмерности картинки. Звук делает её трехмерной.

Б.Б.: Я понял: мне нравится смотреть одному. В кинотеатре ли, дома ли, но чтобы несколько людей рядом, и тогда я нахожусь в реальном взаимодействии с фильмом. Раньше мне атмосфера аудитории что-то добавляла, теперь это ушло.

Слепой художник Тимур Новиков рассказывал мне, что он ходил в кино за тем, чтобы слушать, чувствовать пространство, потому что это место кино. Как площадка уличного балагана, или театра – определенное пространство для священнодейства. Если в таком смысле кино воспринимать, тогда у просмотра есть определенные правила. Правила игры – как в футболе. Ведь он может происходить на стадионе не только потому, что только на поле можно играть, а потому что это все вместе взятое и есть футбол. И зрители на трибунах – это тоже часть футбола.


Е.С.: Но для тебя такие вещи не работают…

Б.Б.: Да - как не работает для тренера футбольной команды. Он уже не замечает наличие публики.

Любовь к одиночным просмотрам - это, наверно, еще и привычка со времен ВГИКа, когда многие фильмы мы смотрели в маленьких просмотровых залах.
Н.М.: Актовый зал по сравнению с этими маленькими залами не котировался.

Б.Б.: Сам факт, что кино демонстрируется, и ты чуть ли не единственный зритель – это очень круто. Что-то в этом есть… Я, например, не могу смотреть картины в музее, когда там много людей. Недавно мы смотрели выставку "Прадо" в Эрмитаже" – и я отчетливо помню, что мне мешала толпа.


Е.С.: Энергии смешиваются?

Б.Б.: Ты не остаешься один на один с произведением, не имеешь возможности вступить в диалог с автором.

Н.М.: Тебя отвлекают запахами, звуками, случайными прикосновениями…

Б.Б.: Представь себе этот контакт. Автор, картина, прошли века - и ты. Или вот слушать музыку… Может быть, я чудовищную вещь говорю, но слушать музыку в концертном зале невозможно. Происходящее вокруг мешает рождающемуся в тебе твоему ощущению услышанного. Хотя… У Сокурова в Спаси и сохрани есть сцена, где мадам Бовари сидит в опере и слушает Мусоргского. И там есть такой кадр – она сидит и в какой-то момент просто закрывает глаза. Я плохо понимал музыку Мусоргского, но глядя на мадам Бовари я поймал себя на том, что стал в неё вслушиваться и даже чувствовать… Потом у меня было что-то подобное в Нью-Йорке, когда я попал на джазовый концерт. Большинство людей в зале хорошо разбирались в джазе. И я был в контакте с этими слушателями, и через них понимал музыку.

Н.М.: Если сильная музыка – она все перекрывает. А потом музыка смолкает – и начинается какое-то "шшш". И я так пугаюсь, я не понимаю, что происходит…

Б.Б.: Слушайте, я хочу пересмотреть этот момент у Сокурова. Там это гениально сделано.