Даже глупо спрашивать, почему так получилось – про это тома написаны. Тот же Кон говорил, что общество перестало навязывать отдельно взятым субъектам гендер, роль. Талдычить с утра до ночи: ты мужчина, не плачь, ты мужчина, не бей девочек, ты мужчина, не чавкай, ты мужчина, не сутулься. Сам образ, свод правил настолько приелся, что уже стал скорее смешон. Получается замкнутый круг: в кино исчезли жантильомы, потому что их нет в жизни, а в жизни – потому что мачизм перестала культивировать массовая культ ура. Настоящий мужик – яйца, табак, перегар и щетина – это, в конце концов, волк из Ну, погоди! и Шнуров, больше никого нет. Те его атрибуты, которые существовали, нивелировались донельзя, стали просто шуточкой – хриплый голосина, а эти две кучи из пыли и грязи – это мои башмаки.

Даже последние мачо экрана – Джек Воробей, Десперадо и прочие – только воспоминания о мачизме, сладкие грезы о тех временах, когда это хоть что-то значило. И то, воспоминания эти пародийны.

На фоне такого положения вещей ревизия джентельменства, плаща и томми-гана - дело святое. И ревизоры хороши: Брайан де Пальма, Мартин Скорсезе, Джон Бурман, Рауль Уолш, Стенли Кубрик, Роберт Олтман.

В депальмовском Лице со шрамом уже в первые минуты на вопрос, как он дошел до жизни такой, персонаж Аль Пачино отвечает: "Отец водил меня в кино и я смотрел фильмы – с Хэмфри Богартом, Джеймсом Кэгни. Они научили меня разговаривать. Они мне нравятся". И тут же встраивает себя в череду этих самых героев, у которых взгляд с поволокой, за окном всегда дождь, а терять им, конечно, тоже нечего. Только в отличие от нуаровых героев (и в отличие от своего экранного "отца" - все-таки фильм был римейком одноименной картины 32 года), у кубинского эмигранта Тони Камонте была цель, и весьма благородная. Сила и слава, свобода и власть – вот к чему стремился этот мачо, живший по принципу "У меня в этом мире есть только мои яйца и мое слово". Одним словом, пролетарий, которому нечего терять, кроме своих цепей – даром что сбежавший из коммунистического рая Кубы. И как раз по причине пролетарского происхождения хватка его сильнее прочих, крепкая и злая. Как говорят в рекламе, бери от жизни все – он и брал. Торопясь, меняясь, превращаясь из симпатичного парня с окраины в акулу капитализма, самоуверенного красавца-подонка. Но от условий и деталей, от атрибутов не зависит направленность пути, она у Тони ровно та же, что и у тех парней, фильмы с которыми смотрел он в детстве: он обречен, пусть и не видит этой обреченности и не растворяется в ней. Какая, в сущности, разница: уйти в никуда, сгинуть в ч/б со словами "какая же ты подлая" или пасть (от жадности?) под собственноручно воздвигнутым памятником с неоновой надписью "Мир принадлежит тебе".

Тони сам не замечал, как его стремление к силе и свободе обернулось почти карикатурной жадностью до всего вокруг. Но факт остается фактом: сила и свобода – ровно то, стремление к чему (и обладание чем) отличает истинного джентльмена (удачи?) от прочего плебса.

Ровно к той же свободе, в некотором смысле, стремились и персонажи фильма, который в этом ряду вообще-то лишний – Берты по прозвищу товарный вагон Скорсезе. Лишний – потому что в центре сюжета формально находится милая девочка-пролетарий (опять!), вместе с подельниками от профсоюзного движения легко перепархивающая к мордобою и грабежу. Но, раз уж на то пошло, в том, что условно называют джентльменским кино, важнее всего брутальный стиль и культ маскулинности, которого тут полным-полно. Скорсезе по молодости лет умел навязывать образы сильных и больших людей, создавать идеалы. И в этом смысле в центре оказывается, конечно, никакая не красавица-старлетка Барбара Херши, а персонаж Дэвида Кэррадайна, ее любовник (и в жизни, и на экране), предводитель профсоюзов, мутирующий из коммунистического бойца в гангстера с большой железной дороги, грабителя поездов, заканчивающего свой жизненный путь совершенно по-платоновски (в смысле как у Платонова, а не как у Платона): распятым на стене товарного вагона. Для настоящего джентльмена шаг от свободы ко злу оказывается невероятно короток – такова ее, свободы, сила, что ее надо все время проверять на прочность и наличие. А чтобы не проверять – иметь достаточное мужество и благородство, которого никогда и ни у кого нет. Истинный джентльмен свободен и силен, но не благороден, иначе что ему делать в сюжете? Просто демонстрировать способность отказаться от участия в любой перипетии?