Написанный Манкевичем 350-страничный сценарий, согласно Роберту Кэрринджеру — чья замечательная книга об истории создания Гражданина Кейна положила конец многим слухам и домыслам, — являл собой литературную переработку отдельных событий и подробностей жизни Хёрста, большинству которых Манкевич был непосредственным свидетелем, хотя кое-что он, очевидно, почерпнул из биографии Фердинанда Лундберга "Хёрст Великий". Несмотря на внушительный объем и, вероятно, чрезмерную литературность, сценарию было не занимать кинематографической смелости: изрядная часть истории излагалась в "монтажных эпизодах".

Получив наваристый сценарий, Уэллс немедленно принялся за редактуру. Он работал с текстом Манкевича так же, как ранее с пьесами Шекспира и Деккера, — перекраивая, переставляя слова, но ничего не добавляя от себя. В этом отношении он проявлял несравненное мастерство и, что не менее важно, смелость. Иногда (например, в сценариях для Меркурия) он вычеркивал целые страницы, оставляя одну строку или того меньше. Впрочем, его первоочередная задача была не эстетического, а юридического толка: снять фильм, главным персонажем которого был безошибочно узнаваемый Хёрст, означало подвести себя под монастырь. Поэтому сначала Уэллс старательно размывал четкий хёрстовский образ. Кроме того, у сценария провисала середина. Позднее Уэллс заявил в интервью Ричарду Меримену (уже спокойно рассуждая о Гражданине Кейне, а не только защищаясь), что хотя он, безусловно, отдает должное великолепному стилю Манкевича и превосходной структуре его сценария — остававшейся практически неизменной во всех многочисленных версиях, — до сути характера героя Манкевич не докопался. "Манк ненавидел Хёрста — или Кейна, не важно, — но толком не представлял себе, кем был этот человек на самом деле… Он оценивал его издали, по-журналистски, это был взгляд газетчика на презираемого им владельца газеты". Уэллс, как режиссер и как актер, стремился создать тщательно продуманного — и, более того, не вполне отрицательного — персонажа.

Характер Кейна стал источником непрекращающихся дискуссий между Уэллсом и Манкевичем. Различия в их мнениях о Кейне (а также суть вклада Уэллса в работу) как нельзя лучше отражает сцена в редакции Inquirer , когда пьяный Лиланд засыпает над разгромной статьей об оперном дебюте Сьюзен Александер. Этот инцидент из личного опыта Манкевича в его версии заканчивался тем, что Кейн увольняет Лиланда. На отснятой в итоге развязке — Кейн сам дописывает статью и отдает ее в печать — настоял Уэллс. "Я хотел, чтобы у Кейна была этакая саморазрушительная утонченность, некий особенный шик, несмотря на весь его эгоизм и тщеславие. Манк ужасно возмущался из-за этой сцены: "С чего бы ему дописывать рецензию? Он ни за что бы не стал этого делать. Просто не напечатал бы ее вообще". Хёрст действительно не стал бы". В интервью Меримену Уэллс высказал интереснейшее замечание о фильме: он полагал, что из-за их споров о характере Кейна "в картине, возможно, чувствуется определенное напряжение: все-таки один автор ненавидел Кейна, а другой — любил". Он весьма точно описал то, что мы видим на экране: "В фильме присутствует специфический дух — очень манковский, и я невероятно ценил это в нем… дух обузданной веселой злости".

Уэллс вернул рукопись Манкевичу с многочисленными комментариями, и к девятому мая тот подготовил второй вариант сценария. Уэллс несколько на театральный манер зачитал его вслух Джорджу Шейферу, главе RKO, и Эдингтону, юристу студии. Шейфер, что неудивительно, остался доволен — именно ради такого масштабного, значительного, дерзкого и оригинального фильма он и привез Уэллса в Голливуд. Эдингтон был счастлив, что сценарий несколько отклонился от биографии Хёрста по сравнению с предыдущей версией. К его облегчению, пропала сцена, в которой Кейн поручает дворецкому Реймонду убить предполагаемого любовника своей жены; это был неприкрытый намек на скандал с гибелью режиссера Томаса Инса на яхте Хёрста. (Манкевич, естественно, настаивал, что, оставив этот эпизод, они обезопасят себя от иска: разве ж Хёрст согласится признать в таком персонаже себя?) Чтобы совсем уж откреститься от Хёрста, Шейфер (чей контракт с Уэллсом давал ему право на утверждение названия) предложил заменить провокационного Американца на Гражданина Кейна. Уэллс охотно поддержал эту идею.



Зачитав сценарий, Уэллс изложил структуру фильма — четыре интервью и тайна "розового бутона" — и сопроводил ее комментариями касательно различных аспектов характера Кейна, раскрываемых собеседниками журналиста. Вот некоторые его замечания, сделанные, отметим, до начала съемок. Лиланд, говорит Уэллс, изобличает двойственность натуры Кейна: "громадную волю к жизни, веселый нрав и задор в сочетании с идеализмом, о котором свидетельствует кейновский Манифест". В сцене с Джимом Геттисом "наконец проявляется эгоцентризм Кейна — его яростная убежденность в том, что есть только он один, его нежелание признать, что нужно считаться с другими людьми, с их чувствами". В этом Кейн и Уэллс, вероятно, были похожи. Как и первый роман, первый фильм зачастую автобиографичен; что до Гражданина Кейна, то в нем переплелось множество биографий: Манкевич, Уэллс и даже Хаусман привнесли в фильм массу личных подробностей — отчасти для того, чтобы завуалировать сходство героя с Хёрстом, отчасти потому, что к этому располагала фабула. Сценарий Кейна буквально кишит отсылками к его создателям.

По оценкам бухгалтеров RKO, затраты на съемки по второму варианту сценария должны были составить 1,082,798 долларов, что в два раза превышало оговоренный бюджет. Третий вариант, за который отвечал Уэллс, претерпел существенные сокращения, однако также не нашел поддержки у бухгалтерии, поскольку был на пятьдесят-шестьдесят страниц длиннее, чем сценарии всех ранее выпущенных студией фильмов. Уэллс был расстроен, но не сдавался и с радостью поручил Манкевичу дальше сжимать и сокращать сценарий, а сам озаботился материальной стороной процесса — художественным оформлением и, в первую очередь, операторской работой.