Правда?
Ну, с одной оговоркой: писал, боюсь, все больше мистер Эйзенштейн, а началась наша переписка, как мне ни стыдно в этом признаться, с моей довольно прохладной рецензии на его
Ивана Грозного.
Ты жалеешь о том, что написал ее?
А кому они нужны, прохладные рецензии? Что прибавляет очередная прохладная рецензия к сумме человеческих знаний? Мне следовало бы молчать в тряпочку.
Из "Орсон УЭЛЛС сегодня", 23 мая 1945 (ежедневная колонка Орсона в "Нью-Йорк Пост"):
... вчера вечером я повел жену в кинотеатр Объединенных Наций и попотчевал ее двухчасовым Иваном Грозным Сергея Эйзенштейна.
Ну что же, господа мои, это и вправду самый трудный из фильмов, какие вам приходилось видеть. Эта новая русская картина похожа на маленькую девочку со спадающим на лоб завитком волос: если она хороша, то очень, очень хороша, а уж если плоха, то — и т.д. Я не могу назвать его фильмом недели, который "необходимо увидеть", поскольку в нашей стране он еще не запущен в прокат — и не будет запущен, пока его не снабдят ан-глийскими титрами, которые помогут вам понять что в нем к чему...
...искусство и артисты нашего театра так долго и так старательно приучали свою публику отвергать все, превышающее натуральную величину, — если только оно не сообщалось ей на особом языке и не обладало очарованием и блеском, — что, боюсь, многие из достойных граждан, с наисерьезнейшим видом читающих комиксы, будут хохотать во все горло в самых лучших местах фильма Эйзенштейна. Наша культура научила нас воспринимать всерьез даже Дика Трейси1. Авот к "Ивану Грозному" ничто нас не подготовило.
Чем он не хорош — когда не хорош, — так это тем, что способно загубить работу любого, склонного к велеречивости художника. Ничем не сдержи-ваемое стремление к живописным эффектам временами приводит Эйзенштейна, как приводило многих из нас, работавших с камерой, к стерильным упражнениям, к пустой демонстрации живописности.
Скажем, борода царя, выстаивающая, подобно крепкому серпу, под всеми ударами молота этой драмы, отнюдь не влечет к себе зрителя с такой же силой, с какой влекла режиссера. А огромный глаз иконы взирает на нас с экрана столь гипнотически, что в конечном итоге вгоняет в сон. Во всяком случае, я, по уверению моей жены, заснул. Но отговорился тем, что просто слушал музыку...
Сгорела в моем испанском доме.
Ты многое там потерял, не так ли?
Рукописи, письма — одно совершенно чудесное и длинное, от Рузвельта. Чашку, которую Линкольн подарил моему деду, когда тот был маленьким...
Ужасно.
Я стараюсь так не думать. У меня свое отношение к владению собственностью. Всю мою жизнь я старался не позволить ей овладеть
мной.
Дом сгорел дотла?
Нет, только то крыло, в котором хранилось все, что я не мог позволить себе потерять.
Да, у меня есть газетная вырезка с рассказом об этом.
Не сомневаюсь, у тебя обо всем вырезки есть.
Ну, надо же и о грядущих поколениях позаботиться.
Не надо. Этой темы вообще лучше не касаться. К ней у меня тоже имеется собственное отношение.
Ты о них совсем не думаешь?
Давай скажем так: озабоченность ими так же вульгарна, как озабоченность земными владениями. Или земным успехом. Остаться в памяти поколений — это еще одна форма земного успеха. Выбей эти слова, если сможешь, на мраморной плите.
Ну, хорошо, может быть, займемся другими режиссерами?
Чертова пиявка...
Карл Дрейер...
Тебя с твоего пути не своротишь, верно? Я считаю его великим талан-том.
Страсти Жанны д'Арк мне не нравятся, а вот так называемые скучные фильмы Дрейера я люблю. Мне даже самый последний понравился — как он назывался? Тот, который Дрейер снял уже в старости.
Гертруда, но я готов побиться об заклад, что ты его ни разу не видел.
Ну, мне же приходится время от времени торчать на кинофестивалях. Сколько я помню,
salle (публика) была им недовольна. Я не могу по совести сказать, что он мне так уж
понравился. Знаешь, если бы он пользовался таким же успехом, какой достается сейчас другим скандинавским фильмам, я, наверное, в большой восторг от него не пришел бы, но все так брюзжали по его поводу, что мне этот фильм показался сделанным очень умелой рукой и сделанным с большой убежденностью, а для меня довольно и этого. И я решил, что Дрейера следует защитить.
Да. Эту картину встречали шиканьем повсюду, где она показывалась. Она была у Дрейера последней, и умер он... довольно грустным человеком.
Что значит "довольно"?
[Короткая пауза.] Ладно, кто там у тебя следующий — Гарри д'Арраст?
Он был хорош.
Гарри д'Арраст обладал очень большим талантом. А каким он был обаятельным человеком! Своего рода Майклом Арленом — дар его был хрупким, и вторую половину жизни он провел, как и Арлен, слоняясь без дела, элегантно отдыхая, храня на лице легкую ироническую улыбку. Тебе все еще интересно слушать меня?
Ну, я же поймал тебя с поличным на Мидзогути. Ты притворился, будто думаешь, что я его просто-напросто выдумал, а у меня — вот они — обширные цитаты из тебя — ты превозносишь его до небес.
На самом-то деле, перехвалить его невозможно.
Версия для печати
