Иван Денисов
Обычно супергероев мы ассоциируем с комиксами, их экранизациями или стилизациями под эти экранизации. Но супергерои попали под каток леволиберального конформизма.
Читать далее
|
|
|
|
|
4 июня 2011
Иван Чувиляев
 В СССР фестивального движения фактически не было. И дело не в том, что актерам, режиссерам и критикам негде было буянить – просто система советского кино и соревновательность не слишком сочетались. Был ММКФ, тогда еще в виде биеннале, существовавший, скорее, как витрина советской киноиндустрии. Участие же в зарубежных фестивалях было чем-то вроде участия в Олимпиадах и чемпионатах мира: во всяком случае, отношение к ним было такое. Соревноваться было бессмысленно: зачем, когда на дворе вечное примирение и согласие. Так что ничего странного в том, что большая часть ныне существующих фестивалей – ровесники или погодки, появились они в 90-91 году, когда старая система была разрушена, а новая худо-бедно строилась.
В случае с Кинотавром посыл был очевиден – создать "наши Канны", чтобы на берегу моря, среди пальм, "Боржоми" и вина Изабелла кинематографисты прогуливались под ручку с критиками. Выросший из "Фестиваля некупленных фильмов" в Подмосковье, он сразу же занял позицию главного, "смотрящего". Сыграли фестивалю на руку и халявная еда с выпивкой, и любовь к актерам местных обитателей – до сих пор режиссеры с ласковой улыбкой вспоминают про застолья, которые сочинская братва устраивала в местных кабаках в честь, скажем, Лидии Федосеевой-Шукшиной.
Хотя это все, разумеется, не важно. Важнее, что по Кинотавру действительно можно следить за тем, что происходило с русским кино в последние 20 лет. Даже не по фильмам-победителям, а по структуре программы. Поначалу здесь было два конкурса: основной и "Кино для избранных", аккурат до тех пор, когда проводить эту границу был смысл и считавшееся "авторским" кино не стало единственным: в первом же объединенном конкурсе фигурировали Особенности национальной охоты, Мусульманин, Пьеса для пассажира и Время печали еще не пришло.
Но главное, конечно, не синхронизация с ходом истории кино, а то, что фестиваль эту историю формирует. И Кинотавр в девяностые пусть и не открыл, может быть, действительно новых имен, но вырастил поколение, сделал его тем, чем оно стало и чем останется. Ленфильмовский "чернушник" Рогожкин – последним мастером жанра "народной комедии", Хотиненко - феноменально чувствующим коньюнктуру и умеющим создавать современное и своевременное кино режиссером, наконец, во многом слава Балабанова сделана была здесь. То есть условно фестиваль сформировал свой "режиссерский пул".
И, стоит отдать должное вечно мудрому случаю, перемены на Кинотавре начались именно тогда, когда фестиваль грозил навечно остаться ежегодным бюллетенем состояния участников этого "пула". Это случилось, когда у фестиваля "застоялась кровь", а его прежние хозяева во главе с Марком Рудинштейном перестали формировать контекст и только следили за ним, пусть и пристально. Новые же хозяева, пришедшие в 2006 году – Александр Роднянский и Игорь Толстунов – контекст как раз не только чувствовали, но и обладали достаточными амбициями и тем, что московские концептуалисты называли "культурной вменяемостью". Раскачивались они не так долго, как основатели – обзавелись пулом буквально тут же. Но им и со временем повезло: фактически "Кинотавр" 90-х должен был не только и не столько выполнять какую-то функцию в кинопроцессе, сколько обеспечивать его жизнедеятельность. Команде же Толстунова и Роднянского выпало счастье взяться за фестиваль как раз в зените "тучных нулевых", когда жизнь вроде как била фонтаном и представляла собой вечный корпоратив без начала и конца.
Собственно, тогда они и сформировали свой круг режиссеров и заняли пустующую нишу рупора "нового русского кино", которого, казалось, до того вовсе не существовало. В первый же год они вывели в свет Валерию Гай-Германику и Александра Велединского, Бориса Хлебникова и Дуню Смирнову. И дальше уже со "своих" авторов глаз не спускали, считая долгом постоянно открывать новые имена.
Но главный фокус "Кинотавра" в том, что это единственный фестиваль, с позволения сказать, генерирующий смыслы. Так или иначе, в программе каждого года ничего не стоит обнаружить какую-то важную тенденцию. И это действительно ценно, потому что именно так создаются мифы, а разрозненные художники становятся "волнами", культурой. Вроде бы совершенно разные, ничем не объединимые авторы вдруг, оказывается, начинают снимать про одно и то же, чего никто бы не заметил, если бы фильмы не шли подряд и в определенном порядке. Главная тема "нового русского кино", которую любят определять цитатой из Маяковского – "улица корчится, безъязыкая" - сформирована и придумана именно здесь.
Можно говорить о том, что к рубежу десятилетий азарт первооткрывателей выдохся. Второй год подряд представителей "нового русского кино" на Кинотавре не видно, четкой сформулированности у конкурсной программы вроде бы больше нет. Но, зная опыт Кинотавра, можно со спокойной душой говорить, что "новую волну" здесь сделают и новые смыслы создадут. Даже если для этого не будет никаких предпосылок.
|
|
|
Версия для печати
