Мы любили этот фильм, потому что он был полным и абсолютным: психологическим, социальным, поэтическим, драматичным, комичным, барочным, точным и строгим.

Это был манифест стремления к власти и развенчание этого стремления, гимн молодости и размышление о старости, рассказ о тщетности всех материальных устремлений и любой человеческой деятельности и одновременно поэма о старости и одиночестве выдающихся людей, гениев или чудовищ, или чудовищных гениев. Это одновременно первый фильм своим экспериментаторством и последний глобальностью изображения мироздания. Орсон Уэллс, вне всякого сомнения, один из десяти самых великих кинорежиссеров мира, раз можно подвергать сомнению его талант, но не его гений. ("Мистер Орсон Уэллс — бесталанный гений", — писал после премьеры спектакля "Король Лир" критик газеты "Нью-Йорк таймс".)

Орсон Уэллс — автор и исполнитель радиопередач, журналист, театральный деятель; так в Гражданине Кейне нет ничего чудесного, кроме чуда гениальности. Если его внимательно разобрать, мы действительно обнаружим качества, присущие его автору в этих трех областях. В частности, своим звуковым богатством фильм Орсона Уэллса напоминает радиоспектакли.

Я считаю вполне действительной разницу, о которой сейчас много говорят, — разницу между журналистами (как Хемингуэй) и художниками (как Пруст). С этой точки зрения Гражданин Кейн прежде всего фильм журналиста, и его можно воспринять по полосам в той же степени, как и по кадрам. Половина кадров фильма комбинированные, и он становится почти мультипликационным из-за многочисленных экспериментов с пленкой. Сколько глубинных кадров получено с помощью техники "двойного кашетирования" — киноэквивалента фотомонтажей скандальных газет. Гражданин Кейн, следовательно, произведение журналиста по отношению к следующему фильму — Великолепные Эмберсоны, фильму художника, снятому в постоянном противопоставлении Кейну. Тут и длинные сцены, и примат актера перед камерой, и растяжение подлинной временной длительности и т. д.
Если Гражданин Кейн и устарел, то именно своей экспериментальностью. Все происходит так, как будто бы Орсон Уэллс, обуреваемый чудовищной гордыней, отрекся от всех законов кино и его оптических ограничений и при помощи различных трюков, один другого острее и один другого удачнее, придал своему фильму черты пластического сходства с американскими "комиксами", где фантазия рисовальщика позволяет изобразить одного из персонажей крупным планом, потом, сзади, собеседника стоя, а в глубине рисунка еще тридцать персонажей, очертания галстуков которых столь же отчетливы, как и бородавки на носу у первого. Именно это чудо, уникальное, ибо ни разу не повторившееся, происходит здесь, у нас на глазах, пятьдесят раз подряд.




В этом фильме мы уже найдем и выражение его индивидуального философского мировоззрения, которое будет еще лучше видно в позднейших произведениях. Философия эта оригинальна, очень великодушна и благородна. В фильме этом, хоть он и сатирический, нет ми малейшей вульгарности и мелочности — его сложная, многосторонняя антибуржуазная и антиконформистская мораль — мораль поведения, определяющая, что делать следует, а что нет.