Смещая свою страсть к живописи с самодовлеюще красивых кадров на тему как таковую и на главного героя, Эрисе достигает в
Солнце… настоящего равновесия двух составляющих своего мастерства – способности "схватывать" живую фактуру повседневной реальности и таланта поднимать затем ее осмысление до уровня, который выше и больше ее самой. В этом отношении
Солнце… даже ближе к мыслям Эрисе о поэтическом кино и его глубоко личной основе, чем предыдущие фильмы. Лопеса и Эрисе сближает подход к творчеству – медлительный и дотошный, в чем-то "донкихотский" ("Это было бы смешно, если бы не было серьезно", - говорит друг Лопеса), ставящий процесс выше результата, и слишком неочевидный для окружающих в своих целях – запомнить вид вещи до неизбежного ее разрушения, ухватить течение света, зафиксировать реальное в его полноте и проникнуть таким образом сквозь него.
В
Солнце… режиссер хочет понять многое, в том числе – соотношение между живописным и кинематографическим запечатлением, ограничения и преимущества каждого из них. Ближе к концу фильма в кадре появляется кинокамера, снимающая в безлюдном саду, ночью, при свете софита, гниющие на земле плоды айвового дерева. Так кумир Эрисе, Веласкес, в своих знаменитых "Менинах" сдвигал внимание с самой картины на процесс ее создания (к слову, документальный фильм о "Менинах" – среди нереализованных проектов Эрисе). Камера продолжает свою работу там, где опускает руки художник. И хотя Эрисе не раз говорил, что завидует уединенности живописной работы, у кино есть своя сила – только оно по-настоящему "обладает способностью схватывать то, что исчезает, самую стремительную вещь из всех: время".
Фрагмент из фильма Солнце айвового дерева, реж. Виктор Эрисе
Совместное творчество Эрисе и Лопеса получило продолжение через много лет – на необычной и масштабной экспозиции, организованной в 2006 году в Барселоне и показанной затем в Мадриде, Париже и Мельбурне. Экспозиция называлась "Эрисе – Киаростами: Переписка" ("Erice – Kiarostami: Correspondences", слово "correspondences" можно также понять как "соответствия"). Кураторы, задумавшие выставку, сочли, что Эрисе и иранца
Аббаса Киаростами многое объединяет: они родились с разницей в неделю, оба противостояли репрессивным режимам, фильмы обоих сосредоточены на теме детства, на природе и на протекании времени. Часть экспозиции была составлена из фрагментов прошлых работ режиссеров, часть создавалась специально – в том числе фильм Эрисе
Разговор с самим собой, а также "видеописьма" Эрисе и Киаростами друг другу. В одном из "писем" – "Сад художника" – Эрисе возвратился в дом Лопеса, чтобы увидеть айвовое дерево в цвету и попросить внуков художника написать что-нибудь "для Аббаса". В другой части выставки под названием "Шум мира. Тишина живописи" из темноты постепенно появлялись картины Лопеса в сопровождении подобранного Эрисе звукоряда, добавляющего полотнам временнóе измерение. "Эрисе создал пространство для созерцания неподвижности и длительности, которые одновременно заключают в себе движение и отрицают его", - пишет об этой инсталляции Линда Эрлих, автор книги "Открытое окно: кино Виктора Эрисе" (2000).
Частью выставки стала и новелла Эрисе из альманаха
На десять минут старше. Труба под названием
Линия жизни. "Ход времени" был темой, объединяющей все части фильма, – разумеется, Эрисе не мог не принять в нем участия.
Линия жизни – почти безмолвный рассказ об испанской деревушке в знойный летний день 1940-го года. Каждый здесь занят своим неспешным делом; в расплавленной тишине отчетливо слышен всякий звук. В комнате спят женщина и новорожденный ребенок, внезапно по пеленке начинает расползаться пятно – это кровь из развязавшейся пуповины. Медленно тянутся минуты, ребенок просыпается и начинает плакать, на крик разбуженной матери о помощи, побросав дела, сбегаются все жители деревни. Новелла обращается к моменту рождения самого Эрисе в июне 1940-го года. Задействовав непрофессиональных актеров – жителей деревни, в которой снималась новелла, Эрисе стремится придать рассказу, отстраненному временем, черты документальности. Как в
Духе улья, в
Юге, в
Разговоре с самим собой, кино и память существуют для него неразрывно. Когда-то Эрисе писал: "Никогда … не могли мы представить, что с течением лет кино станет самой существенной частью нашей памяти, вместилищем, способным удерживать образы, которые лучше всего отражают опыт человечества в умирающем веке. (…) … кино сегодня существует для того, чтобы вернуть нам то, что уже было однажды увидено".