Елена Сибирцева
Авторы фильмов Шультес и Охотник режиссер Бакур Бакурадзе и соавтор сценариев Наиля Малахова – о кинообразовании вообще и своем обучении во ВГИКе в частности.
Читать далее
|
|
|
|
|
20 мая 2010
Алексей Гуськов
Лозница сейчас, наверное, приходит в себя от вчерашней премьеры, а я пока, в ожидании смертоубийства в очереди за дефицитной колбасой, которой игривый Тьерри Фремо ловко назначил единственный сеанс Кена Лоуча с Ирландским маршрутом, составляю очередной дайджест отсмотренных фильмов. На этот раз объединяющего признака нет, но есть очередность: чем выше, тем интереснее. Как показывает практика, на нынешнем Каннском кинофестивале большинство попыток выглядеть умно (например, Копия верна Аббаса Киаростами) или оригинально (например, Поэзия Ли Чан-дона, см. самый низ этой заметки) выглядит кисло или смешно. Зато односложного, предсказуемого или жанрового кино, против всякого ожидания приносящего массу искреннего удовольствия – навалом. Оно и составляет верхнюю половину списка.
Carancho, Пабло Траперо ("Особый взгляд")
"Carancho" - "филин" по-испански, но фактурной птицы как-то не наблюдается в истории про девушку, которая врач скорой помощи, и заметно более возрастного сотрудника едва легальной юридической конторы (Рикардо Дарин, суперстар №1 аргентинского ТВ), зарабатывающей на махинациях со страховыми выплатами жертвам дорожных инцидентов. Никто даже не носит прозвища Филин (зато Пёс есть), и район, в котором снимался фильм, зовется иначе – Ла Матанса. Здесь прошло детство режиссера, и это, конечно, не во вред фильму идёт. Название не переведено даже в каталоге фестиваля, как, кстати, и Аврора Пую, которая всего-навсего "рассвет", а не революционный крейсер, как мне хотелось бы думать. В общем, пусть прокатчик разбирается с переводом (а прокатчика не может не быть – это бомба), а мы будем звать его, как есть. Чтобы сразу дать знать, что из себя Carancho НЕ представляет, я вам покажу трейлер, сделанный, видимо, для внутреннего рынка - в нем пиарщики смонтировали, кажется, всю мелодраму, какая в фильме нашлась. А она есть – куда же без неё в аргентинском кино.
Трейлер фильма "Carancho"
Я понимаю, что после трейлера трудно в это поверить, но фильм оказался удивительно кровавый, жестокий и цепкий. Мало того - каждое экранное кровопролитие сопровождалось такими вспышками группового бегства из зала, какого даже во время китановской мясорубки не наблюдалось. Если вы смотрели Арестантскую того же Траперо (этому фильму два года назад повезло попасть в главный конкурс Канна), то знайте: Carancho несравнимо зажигательнее. Если в Арестантской давно беременная Мартина Гузман месяцами снималась в тюрьме, то здесь она ловко за разговором зашивает герою Дарина в очередной раз разбитое лицо и бесстрашно втыкает шприц себе в ногу. Я вот однажды пробовал себя в мягкое место пырнуть – мужества не хватило. А ведь хрупкая Гузман не актриса даже - она бессменный исполнительный продюсер фильмов Траперо с 2002 года, и ей при этом даже тридцати лет нет; суперженщина. По большей части, мне кажется, всей крутизне фильма мы ей должны быть обязаны.
Фрагмент фильма "Carancho"
Режиссер зовет свой фильм классическим "черным триллером" (это английский перевод высказывания, в его трудностях может где-то и "нуар" потерялся), но пугающего там мало, бОльшую часть времени это просто гипердраматичная история, в которой всё, что плохо (а плохо почти всё, что есть), стремительно становится ещё хуже, благие намерения надежно мостят дорогу в ад, а спасительные веревочки надежды, которыми дразнит героев сценарист, максимум через пять минут экранного действия без церемоний заменяются зубастыми капканами. Всё сделано с очевидным перехлёстом и таким же очевидным удовольствием. Взрывная развязка, когда зритель, получив удар бойком в темечко, наконец обнаруживает себя капсюлем, в который полтора часа аккуратненько закладывали порох, - это такая предельно жесткая экранизация понятия "bad luck", удар веслом по голове не хуже, чем Счастье мое. Carancho выгодно отличается от последнего отсутствием в произошедшем социальной нагрузки, врезающейся в плечи тяжким грузом (либо мы так, посторонние, воспринимаем – поневоле задумаешься после Лозницы), поэтому из зала выходишь, не как если аршин проглотил, а как будто прокатился на американских горках с двойной "мертвой петлей" – стуча сердцем, часто дыша, но определенно счастливый. Ну, и вот что еще хочется напоследок про Carancho рассказать: через одно кресло от меня сидел итальянец, который на последних пяти минутах через вздох издавал невнятные гласные звуки, а в сумасшедшей интенсивности финале начал в голос стонать: "Prego!.. Prego!.. Prego!.. " Примерно за это я и люблю кино.
Удан, Викрамадитья Мотване ("Особый взгляд")
Беда какая-то с этими названиями – и в случае этого фильма не удалось выяснить, что за "Удан" такой: в тексте сценария этого слова вроде бы нет, в каталоге Уданом же и значится. Этот 2,5-часовой индийский фильм – красивый дебют Мотване в качестве режиссера. Я как-то смотрел первые 20 минут фильма Дев Д, в котором Мотване выступил сценаристом; досмотрю теперь обязательно. Там злой состоятельный батя высылает непутевого сына учиться в Англию, тот годами продолжает дистанционно поддерживать отношения с девочкой, которая с ним в детстве к реке бегала, даже просит (и добивается) прислать ему фотографию созревшей большеглазой дивчины ню. Удовлетворив свои вуаеристские потребности, Дев возвращается на родину, где немедленно принимается требовать от подруги телесной близости, а чуть позже (не дождался этого) садится на какие-то наркотики. Даже если вы, как я, ничего не понимаете в стандартах индийского кино, все равно должны чувствовать, что это непривычно.
Удан вообще-то гораздо более классичный. Мотване хитрый, конечно – первой же сценой располагает к себе зрителей самым надежным способом – смехом, а потом сразу переводит картину в преимущественно мелодраматический регистр, хотя юмор таки вплетает в него цветистым узором. В общем, фильм начинается с того, что четверо мальчиков ночью перелезают через высокий каменный забор (сразу пакет гэгов, даже титры не начались еще) и сломя голову бегут… в кинотеатр, где показывают какое-то индийское околоэротическое кино – на экране в "рапиде", взметая капли прибоя и щедрые дары природы в бикини, бегает девушка. Голос за кадром вкрадчиво рассказывает, что она хочет любви, прекрасного молодого человека, чтобы навеки стать ему женой. Мальчики сразу же, хохоча, обнаруживают в задних рядах пожилого дядечку, который жмется к какой-то молодой особе, и начинают его задирать. И зря, потому что дядечка оказывается смотрителем самой, разумеется, престижной закрытой школы в Индии, в которой ребята и учатся. А поскольку это уже третье похожее нарушение, их смешно исключают. И дальше история концентрируется на одном из этих ребят.
Мальчик, разумеется, очень приятный, пишет стихи, мечтает стать писателем, но у него папа – настоящий, разумеется, злодей с вечно нахмуренными бровями и деспотическими усами, атлетичный владелец какого-то небольшого, но кошмарного металлообрабатывающего предприятия. Никакой писатель в сыне-лоботрясе ему не сдался, он его на полставки отправляет к себе на каторгу чернорабочим, а остальное время определяет под учебу в техническом колледже. Парень терпит тычки, подзатыльники и презрение, но, разумеется, не сдается, и вместо учебы в колледже пишет поэмы и какие-то сказочные истории в традиционном ключе. Кроме того, за годы сыновнего отсутствия папаша еще раз женился, обзавелся еще одним сыном, куда-то - синяя борода - подевал вторую жену и явно нацеливается на третью.
Всё бесконечно предсказуемо, собрано из штампов обязательного набора. Только танцев нет, хотя есть однократное хоровое пение – когда парень ночью умыкает у отца машину, сигарету, какую-то крупную банкноту, едет в город, знакомится в баре с веселым "старшняком", и в конце эпизода они все вместе, пьяные, едут в этой машине и нестройно горланят какую-то попсовую песню. Т.е. от раздражающих западного зрителя постановочных вокально-хореографических номеров Мотване благоразумно избавился. Духоподъемной чепухи при этом оставил огромное количество: это и беготня по рельсам, и радостное групповое удирание от тумаков, и всепонимающий пухлый дядя, который в противовес непреклонному отцу, заставляющему сыновей звать его "sir", всячески мотивирует племянника на творческие потуги. Мотване еще как сценарист зажигает: в фильме есть сцена в больнице, там главный герой начинает рассказывать вступление придуманной истории 80-летнему дедушке с жизнерадостным бельмом в глазу – первый поклонник таланта. Вступление банальное, в духе нашего "Жил, да был, коров доил". И как только надо бы уже переходить к "телу сообщения", счастливая мелодия "выключает" речь, парень вдохновенно шлепает губами, на рассказ, как на бесплатный Chivas Regal в Русском павильоне Канна, сбегаются разные калеки, а медсестры перелезают послушать через двухметровые шторки. Очень эффективное решение – сам Мотване столь впечатляющий текст вряд ли придумал бы. Надо разослать всем румынам, что в кино работают – благо их по пальцам пересчитать можно. Пусть знают, что такое притягательная простота.
Удовольствие от картины происходит как раз из хорошей прогнозируемости: когда пять раз показывают, как во время обязательной утренней пробежки отец раз за разом на финальном спурте "делает" сына, то в конце счастливая улыбка расползается по лицу неудержимо – возмужавший в сопротивлении домашней тирании сынуля, разумеется, благополучно убегает к счастливому будущему. Или еще: когда старший сын пять раз отнимает свою куклу-Супермена у младшего, то глядя в конце концов на торжественную передачу фигурки в синем трико в постоянное владение, хочется плакать от умиления. Чистое удовольствие без каких-либо обязательств – очень приятно, разумеется.
Наша жизнь, Даниэле Лукетти (Конкурс)
Конкурс в этом году за единичными исключениями действительно достоен ММКФ – хоть вообще на него не ходи, невелика потеря. В Нашей жизни молодой бригадир стройки, счастливый отец двоих, любящий муж беременной третьим ребенком жены (романтическое подпевание в два голоса эстрадной песенке и кадры танцующей на пляже от избытка чувств прекрасной молодой супруги с огромным животом прилагаются) во время родов лишается своей второй половины. Главный герой опять страшно положительный, единственный его недостаток – небольшой "фикс" на деньгах, но понять его можно – чтобы придти в себя, он выбивает себе первую самостоятельную стройку, на обеспечение которой занимает денег у соседа – колоритного "пушера" в инвалидной коляске. Со стройкой, конечно же, проблемы: сроки поджимают, ни на шаг не отступает призрак погибшего румынского сторожа-нелегала (а я-то думал, что осыпающиеся гроздьями с будущих престижных высоток молдавские рабочие только у нас бывают), а цыгане требуют деньги назад. Но всегда есть любящие родственники, золотые коллекционные монеты умершей мамы, а терпение и труд все перетрут. Хорошо бы допускать к просмотру фильма только тех, у кого есть справка, что на итальянскую эстраду аллергии нет.
Поэзия, Ли Чан-дон (Конкурс)
Когда Ларс фон Триер использует в сюжете грубые драматические элементы, это оправдано (ну, о'кей – до недавних пор было оправдано) необходимостью ввести глубокую мысль (или продуктивное сомнение) в самые защищенные уголки зрительской души. Ли Чан-Дон использует подобные ходы для надежности, как гирю, чтобы зритель не уплыл никуда. Он, вообще-то, добивается своего: как и предыдущий его фильм Тайное сияние (также удостоился конкурса Канна), Поэзия длится заметно больше двух часов и всё это время "держит". Уже закадровая завязка (шестеро школьников полгода насилуют одноклассницу – пока с моста не прыгнет) обеспечивает основательный запас прочности. История показана со стороны бабушки одного из парней, которой как-то надо найти 5 млн. вон на долю в групповом "откупе", и у которой ко всему прочему только что обнаружена болезнь Альцгеймера. Актриса, играющая бабушку, блестящая – первый претендент на веточку за актерскую работу. Внук у бабушки – инфузория-туфелька, в кадре только ест, причем аппетит не портит даже фотография утопленницы на кухонном столе. Бабушка же веселая, аккуратная, обходительная, любящая, да еще и о духовной жизни не забывает, хоть и на ладан дышит: пошла на месячный курс поэтического мастерства. Стихи в фильме читают, да, рассуждают о них, в одном месте поэма даже выполняет (должна бы выполнять) функцию катарсиса, но поэзии здесь нет – её куда больше в том же Удане. Расчетливую механику воздействия режиссер выдает с головой в ударной, как бы обязательной по сюжету, сцене, в которой из сугубо гуманистических соображений бабуля с Альцгеймером мастурбирует в ванной инсультному полупаралитику на виагре - корейская пенсионерка у него сиделкой подрабатывает.
Трейлер фильма Поэзия
Оказывается, все до сих пор не могут простить Китано бормашину, а старческий петтинг – пожалуйста, надо только стишок в конце прочитать. Нужны ли какие-то еще подтверждения того, что мир ужасно несправедлив по отношению к хорошим людям?
|
|
|
Версия для печати
