Елена Сибирцева
Авторы фильмов Шультес и Охотник режиссер Бакур Бакурадзе и соавтор сценариев Наиля Малахова – о кинообразовании вообще и своем обучении во ВГИКе в частности.
Читать далее
|
|
|
|
|
19 мая 2010
Алексей Гуськов
Счастье мое - это просто другая лига по отношению ко всему, что было здесь показано, но этого факта почти никто не заметит. Реакция зала потрясла меня даже больше, чем сама картина - ни разу еще здесь не видел, чтобы фильм закончился, и зал молча вышел. То есть были редкие хлопки, и один человек робко свистнул, но на том внешние проявления эмоций и закончились. С другой стороны, люди почти не разговаривали даже снаружи, в очевидной подавленности разбредаясь кто куда. Взволнованной кучкой толпились только наши соотечественники. Даже не знаю, как это понимать – завтра увидим в зарубежных рецензиях. С другой стороны, убедить публику радоваться столкновению с поездом очень, конечно, затруднительно. Писать о фильме тоже бесконечно сложно.
Главный герой – водитель грузовика из неназванного провинциального города. Его неудачная попытка объехать пробку на трассе заканчивается ударом поленом по голове. Он теряет память и становится ходячим растением, крепко привязанным к диковатым жителям какой-то далекой глухомани. И это далеко не всё. В параллель к событиям в настоящем времени врезаются исторические эпизоды, объясняющие происхождение того, что герои фильма десятилетиями воспринимают как данность. Они не имеют контроля над событиями, их с ускорением, как в водовороте, засасывает в пучину насилия и ужаса.
Стилистически Лозница узнается в фильме с трудом. Гораздо проще опознать по почерку румынского оператора Олега Муту, особенно в интерьерных сценах. Фирменный знак режиссера отчетливо виден лишь раз, когда на рынке заштатного городишки камера шныряет между самых что ни на есть аутентичных лиц, и они не обращают на неё никакого внимания. Но в целом это какой-то другой Лозница, совсем незнакомый. С другой стороны, только ему может принадлежать въедливая околодокументальность действия, такая же, как в Тюльпане другого дебютировавшего в художественном кино именитого документалиста - Сергея Дворцевого. Только Дворцевой в Тюльпане лучится теплом, а от Лозницы неожиданно веет гробовым холодом.
На "документальность" работает и неизвестность большинства актеров, особенно исполняющего главную роль актера по имени Виктор Немец. В то же время в фильме есть девочка из Все умрут, а я останусь (та самая, что завершает фильм радикальной директивой для родителей), Борис Каморзин (милиционер из Сказки про темноту) и румын Влад Иванов, перекочевавший к Лознице в пакете с Муту от Кристиана Мунджу. Даже жаль, что режиссер использовал эти лица, потому что узнавание сразу же возвращает к реальности, т.е. в зал, причем в случае с Ивановым "выброс" происходит очень невовремя. Отвлекает даже то, что персонажа Иванова, московского участкового в беде, зовут Владислав Иванов.
К сожалению, если зритель не из бывшего СССР родом, для него процентов восемьдесят того, чем наполнена картина, неизбежно проходит мимо. Фильм очень нутряной, и бОльшая его часть глубоко вкопана в родную землю. Русскоязычных критиков можно было надежно пеленговать в темноте по смешкам – вектора к источникам смеха весь фильм оставались неизменными.
Тизер фильма "Счастье мое", реж. Сергей Лозница
Что никогда не будет понято зарубежным зрителем, так это эпизоды из времен Великой Отечественной. Очень хорошо, что фильм появился, пусть и по техническим причинам, уже после 9 мая – ему бы досталось гораздо больше критики. Возмущение все равно будет, и еще какое – у нас традиция героико-патриотического освещения событий великой освободительной войны в крови, у каждого. Все понимают, что в войну, и годами по её окончании происходило такое, о чем в спокойное, мирное время предпочитают не вспоминать. Но ретроспективные эпизоды в Счастье моем имеют четкую цель – они пропитывают пористую подложку настоящего чёрной водой. Грязное военное прошлое показано очевидной для зрителя, но невидимой для героев фильма причиной жестокого декаданса их существования. Теперь понятно, почему известный режиссер не получил финансовой господдержки своего проекта на родине. Даже не верится, что снимая на западные деньги, Лозница направил всю лютую силу, вложенную в постановку вопроса и его разрешение, только на нас. Боюсь, что западный зритель не увидит ничего, кроме голой чернухи.
Еще один важный и очень показательный фактор – перевод. На нем очевидно проявляется то, как падает смысловой КПД при попадании в чуждую ментальность. Вот примеры оригинальных фраз и того, во что они преобразились в английских субтитрах: "дед" - "mister", "мужик" - "guy", "висяк" - "hanged man", "как говоришь, касатик?" - "what are you talking, lad?", "крестик на маляве" - "scrap on a paper", "братан" - какое-то бруклинское "bro", "не ссы" - "keep cool", "падла" - "louse". Про то, как переведен родимый мат, придется стыдливо умолчать. В целом, дегидрация сказанного и показанного происходит практически в каждой сцене – неизвестно, что там вообще к концу остается.
Есть и большая ложка дёгтя, почти черпак – развязка во многом повторяет фильм очень уважаемого Лозницей режиссера. Назвать его нельзя, потому что финал станет очевиден. В любом случае – мы получили фильм, о который на родине будут яростно ломать копья, как когда-то уже было с Грузом 200. А поверить в то, что достоинства фильма сможет разглядеть Тим Бертон и Ко, просто не представляется возможным.
|
|
|
Версия для печати
