Антон Сазонов
Профессиональный фигурист Андрей Грязев ворвался в мир кино одним прыжком. Антону Сазонову стихийно талантливый режиссер рассказал о том, какое место в его жизни занимают фигурное катание и кино, как он находит героев для своих фильмов и что собирается делать дальше.
Читать далее
|
|
|
|
|
9 декабря 2009
Владислав Шувалов
 Вячеслав Васильевич Тихонов был примером того замечательного обстоятельства восхождения на вершину народного признания, которое воспевали в советских биографических фильмах. Выходец из рабочей среды (отец – механик, мать - работник детского сада), он с 13-ти лет работал токарем на заводе. С детства пацан обожал героическое кино, укомплектовывая личную матрицу слепками экранных характеров Чапаева и Александра Невского. После войны, вопреки воле родителей, юноша отважился поступать во ВГИК, что для человека из негуманитарной среды следует понимать как попытку непростого вхождения в новый и зачастую враждебный мир. Тихонов, поступавший без "лохматой руки" и видимых навыков, предсказуемо провалился на экзаменах. Как гласит легенда, парень так расстроился, что неподдельный драматизм ситуации произвел впечатление на Бориса Бибикова, выдающегося педагога, который принял-таки абитуриента супротив решения комиссии. Тихонову везло на педагогов: чего стоит его встреча с Сергеем Герасимовым, набиравшим из ВГИКовских мастерских одаренных ребят для экранизации патриотического романа А.Фадеева. Двадцатилетний студент оказался в составе Молодой гвардии /1948/, давшей начало многим блистательным биографиям. И пусть звезда Тихонова не засветила в полную силу с первого же фильма, мощь его обаяния стала очевидна, когда в 1950-м он женился на Нонне Мордюковой, первой красавице и боевой подруге кинематографического соцреализма.
В 50-е, несмотря на практический опыт и диплом с отличием, Тихонов снимался на вторых ролях или в проходных лентах прославленных авторов: у Абрама Роома (Сердце бьется вновь /1956/) и Леонида Лукова (Об этом забывать нельзя /1954/). Говорили, что Тихонова в этот период "выдавил" на "Киностудию имени Горького" тогдашний руководитель "Мосфильма" Иван Пырьев, что хочется понимать не как проявление козней коллег, а как оберег судьбы, хранившей актера от прессинга преждевременной славы. Знак Тихонова – это невозмутимая мужественность и истое джентльменство, те черты экранного образа, которые никак не вяжутся с 25-летним юнцом, обладавшим внешностью романтического героя.
Актер расцвел после тридцати, обогнав записных красавцев советского экрана Ю.Соломина и О.Стриженова, наряду с Тихоновым претендовавших на роль князя Болконского в эпопее Война и мир /1964-1967/; на его счастье от роли отказался И.Смоктуновский, сделавший судьбоносный шаг навстречу вечности в легендарном фильме Г.Козинцева Гамлет /1964/. Легион под руководством Сергея Бондарчука воплотил грандиозный кинороман, сопоставимый с четырехтомником Толстого, по меньшей мере, масштабностью замысла. О работе актеры вспоминали так, будто они прошли четыре года войны. То была школа вполне "толстовского" размаха, требовавшая от актеров нечеловеческой работоспособности, отказа от возможности играть где-либо еще, усмирения личных амбиций и погружения в мир канувшей эпохи. После Войны и мира многие участники эпопеи, в том числе - Тихонов, стали другими.
Сорокалетие актера ознаменовалось приглашением сыграть современника в скромной драме воспитания Доживем до понедельника /1968/. Её режиссер Станислав Ростоцкий работал с разными темами. Сюжет, рассказанный на языке массового кино, Ростоцкий умел доводить до эпического звучания. Начиная с дебюта Дело было в Пенькове /1957/, его талисманом был Вячеслав Тихонов, умеющий рождать нужный образ без видимых на то усилий. Вместе с Тихоновым Ростоцкий создал шесть фильмов, в обрамлении которых возвышается педагогическая поэма с названием, звучащим как клич, обращенный ко всем порядочным людям и призывающий дожить-таки до следующей недели всем чертям назло. Интеллигентный учитель истории и тихий умница, умеющий не только видеть насквозь своих подопечных, но и способный разглядеть в них живых людей, явился прообразом идеального педагога, символом рассудительности и гуманизма, плечом и опорой для подрастающей "молодой гвардии". Появление рядом такого героя оправдывало фразу: "Счастье - это когда тебя понимают". Тихонов вошел в образ историка Мельникова с печатью нездешнего аскета, человека "другой эпохи", завершив формирование заразительного союза аристократизма и интеллигентности. Никто иной не мог так элегантно носить мужской костюм, будь то однобортный серый пиджак скромного служащего, или белый офицерский мундир, расшитый бахромой эполетов и перетянутый золоченой цепью аксельбантов. Зловещий черный китель с дубовыми листьями на лацканах и железным крестом на правом нагрудном кармане тоже не стал исключением из правила (Семнадцать мгновений весны /1973/).
Штандартенфюрер СС Отто фон Штирлиц, чья слава до сих пор зашкаливает все рейтинговые отметки, в своей почти гагаринской популярности может сравниться только с одним персонажем отечественного кино - начальником отдела МУРа по борьбе с бандитизмом Глебом Жегловым, которого роднила со Штирлицем суровая самодисциплина, демоническая проницательность, сила ума, находчивости и обаяния. Однако если Жеглов был "своим в доску", и за ним чувствовался грубый натиск "хозяина жизни", способного рано или поздно одолеть все бесчинствующие в столице банды, то Штирлиц в центральном аппарате гитлеровского генштаба воплощал образ "белой вороны", чужого среди своих. Триумфальная победа советского разведчика в хитроумной игре гестаповских палачей, намеревавшихся вступить в сговор с нечистоплотными политиканами, была обусловлена проработкой мельчайших нюансов характера человека, обреченного на пребывание в отчужденной среде, в тотально вражеском окружении, что смягчило отношение к народному любимцу даже извечно недовольной интеллигенции.
Из горнила жирного толстовского мира, на интеллигентных дрожжах современной прозы был взращен типаж, не в шутку сказать, античных пропорций – гражданина, воина, гуманиста. Лирический абрис героя делал из Штирлица чуть ли не делегата мира. Он слыл защитником сирых и обездоленных, неважно, какой они были национальности или вероисповедания. Он не только радел за победу советского оружия, но всегда был преисполнен решимости на маленькие добрые дела такие как оказание помощи берлинской беженке с ребенком, которой Штирлиц помог перенести чемоданы (за что судьба в последующем вознаградила героя шансом выбраться из-под "колпака Мюллера"). Штирлиц был воплощением идеала добра в народной мифологии, согласно которой добро должно иметь голову и быть с кулаками. Он был носителем той справедливой и всеведущей власти, которая расшибется в дым, но вырвет-таки из когтей врага своего бесценного гражданина. Спасение радистки-пианистки, единственной соотечественницы, очертя голову и на грани провала, было воплощением мечты о системе, которая защищала бы и ценила каждого советского человека.
2 страницы
1 2  
|
|
|
|
Версия для печати
