Иван Кислый
Неполным будет утверждение, что в Аире Вайда виртуозно соединил литературную основу с документалистикой. Нет, более того: он поставил под вопрос сосуществование жизни и кинематографа. Вайда спрашивает: перестает ли жизнь, заснятая на пленку, быть жизнью? И дает вполне однозначный ответ.
Читать далее
|
|
|
|
|
4 ноября 2009
Олег Ковалов
Счастье пародирует не только "авторские" фильмы, но и серийную, почти анонимную кинопродукцию. Сегодня трудно "опознать" конкретные ленты, ставшие объектами пародий Медведкина: с самого начала Первой Пятилетки фильмы запрещались десятками - в справочнике Евгения Марголита и Вячеслава Шмырова "(из'ятое кино)" [Каталог советских игровых картин, не выпущенных во всесоюзный прокат по завершении в производстве или изъятых из действующего фильмофонда в год выпуска на экран (1924-1953) - Информационно-аналитическая фирма "double-d", 1995] названы 70 (!) только завершённых лент 1929-1936 гг., лишённых массового проката. Многие из них пропали, а до остальных - как, впрочем, и до тех, которым повезло выйти на экраны, - так просто уже не доберёшься.
Из-за неполного знания этого кинематографического контекста часто кажется, что Медведкин забегает вперёд - с помощью некоего художественного прозрения высмеивает фильмы, которые ещё не сняты. Так, когда после титра "расцветала Анна радостной жизнью" на экране возникает щекастая, полногрудая и счастливая ударница, запросто управляющая огромным комбайном, а в качестве символов колхозного изобилия круглятся в кадрах огромные арбузы, от которых буквально ломятся персональные закрома зажиточной Анны, - мы смеёмся, сразу вспоминая Кубанских казаков Ивана Пырьева, снятых, как известно, в 1949-м году.
А вот титр встревоженно сигнализирует о "недобитом враге", и на экране возникает Фока - старый знакомец Хмыря, при царизме попивший из него немало кровушки. Потому, верно, и не просто возникает, а - буквально "проступает" в кадре с помощью наплыва, совсем как вампир в фильмах немецкого экспрессионизма. Этот приём, к 30-м годам ставший достаточно старомодным и в ленте о современности сам по себе выглядящий уже пародийно, вообще словно создан для представления инфернальных сил - того же вампира с узкой, затянутой в чёрное фигурой или скрюченной ведьмы. Фока же, напротив - мужик крепко сбитый, с широкой грудью и словно отполированной лысиной, и так же крепко и упористо стоящий на земле, круглящейся бугром на фоне высокого неба.
Справную жилетку с косовороткой, в которых он важничал при старом режиме, Фока сменил на демократический тельник и куртку с чужого плеча. Они идут ему, как корове седло, и не слишком маскируют его злодейскую сущность. Да и орудует этот "затаившийся враг" вполне открыто - колхозную конюшню деловито поджигает прямо средь бела дня, а зачем - Бог весть. Можно подумать, что в советском колхозе Фока работает вредителем - ну, если не в жизни, то в фильмах тех лет такая штатная должность точно присутствовала, достаточно взглянуть на их аннотации.
Опять же, мы смеёмся, узнавая в зеркале этой пародии мотивы позорных картин о врагах-оборотнях, эти фильмы были сняты, однако, уже позже, при "ежовщине". Более ранние ленты, истерически призывавшие к бдительности, уже не на слуху, но действенность "эффекта Медведкина" основана вовсе не на знании тех или иных фильмов.
Вот, скажем - "гэг", который в полной мере способны оценить исключительно советские зрители. Хмырь, в кои-то веки совершивший подвиг, покоится бездыханным перед лицом скорбящей общественности. Жена Анна склоняется над ним, почти касаясь его щуплого тельца своей полной грудью и поглаживая его редкие волосы. Тщетно - ничто не воскресит павшего героя. Но вдруг глаз его открывается - бегает настороженный зрачок, а остренький носик, кажется, беспокойно втягивает воздух... Не все земные дела переделаны - ведь среди честных колхозников в почётном карауле лицемерно застыл "недобитый враг" Фока. Как тут не обостриться "классовому чутью"! И - со смертного одра Хмыря как пружиной подбросило: он хватает Фоку за грудки и принародно выводит на чистую воду. Моментально забыв про недавние скорби, все дружно тащат вредителя "куда надо", а Хмырь ещё и угощает его пинком "на дорожку".
Чудесное воскрешение Хмыря неизменно вызывает здоровый смех его соотечественников на просмотрах Счастья - советский человек, получается, восстал чуть ли не из гроба, чтобы разоблачить врага. Но над чем же смеются здесь граждане самой свободной в мире державы? Над фильмами, призывающими к бдительности? Или над самими этими призывами? Медведкину могло наивно казаться, что он всего-навсего невинно осмеивает киноштампы. Но в надвигавшиеся времена они уже теряли эстетическое происхождение: официально считалось, что искусство должно выражать не какие-то там субъективные концепции, а доходчиво и с предельной точностью отражать идеологические установки, объявленные накануне.
Социальной мифологии тоталитарного государства надлежало быть тоже тотальной, и показанное на экране должно здесь, как в математике, "равняться" изречённому с трибуны. Потому осмеивать киноштамп означало замахиваться на большее: в подконтрольном искусстве он являлся идеологическим стереотипом. В славные годы запросто "сажали" за одну непочтительность к творчеству лауреатов Сталинской премии.
С первого же своего многозначительного появления вредитель в Счастье заявлен как существо истинно демоническое, но козни его как-то ничтожны - ну, подсунул водочку неустойчивому труженику... Так он бы и сам, небось, напился при всяком удобном случае. Да и поджог конюшни, если разобраться, не слишком приближает свержение советского строя. Сам Медведкин, возможно, считал, что, изображая столь нелепые акции, он высмеивает фильмы, после которых оставалось уверенно заявить: "Отчизна может спать спокойно, если враги её столь слабоумны".
Фрагмент фильма Счастье, реж. Александр Медведкин
Но о вредителях ведь не только снималось кино - на всех углах со священным ужасом расписывалось, как они, чтобы навеки застопорить социалистическое производство, подбрасывают в станок "болт". Об этом злодейски "подброшенном болте" все уши прожужжала пресса, а за год до выхода Счастья сам Иосиф Виссарионович ужасал картинами, сходными с медведкинскими:
"...разбросавшись по лицу всего СССР, эти бывшие люди (Графика цитируемого текста моя - О.К.) расползлись по нашим заводам и фабрикам, по нашим учреждениям и торговым организациям, по предприятиям железнодорожного и водного транспорта и главным образом - по колхозам и совхозам. Расползлись и укрылись они там, накинув маску "рабочих" и "крестьян", причём кое-кто из них пролез даже в партию. // ...Они пакостят как только могут, действуя тихой сапой. Поджигают склады и ломают машины. Организуют саботаж. Организуют вредительство в колхозах, в совхозах, причём некоторые из них, в числе которых имеются и кое-какие профессора, в своём вредительском порыве доходят до того, что прививают скотине... чуму, сибирскую язву, способствуют распространению менингита среди лошадей и т. д." (С т а л и н И. Итоги первой пятилетки. Доклад на объединённом пленуме ЦК и ЦКК ВКП (б) 7 января 1933 года. Цит. по: С т а л и н И. Вопросы ленинизма. Изд. 11-е, 1952, с. 427).
Медведкин, вероятно, полагал, что его Счастье пародирует киноштампы и высмеивает, соответственно, нерадивых режиссёров - объективно же его лента пародировала не столько явления кинематографа, сколько саму систему официально внедряемых воззрений. Так, экранный вредитель выглядел слабоумным не от недоработок кинематографистов или тех художественных вольностей, которые они напозволяли - а, напротив, оттого, что буквально воспроизвели на экране положения доктрины, воистину распространявшей менингит среди лошадей.
Вообще природная конкретика кинематографа даже в сервилистских фильмах обнажала нелепость официозных концепций - так, в фильме Великий гражданин (р. Фридрих Эрмлер, 1937-39) невероятно разветвлённое диверсионное подполье, связанное с вражескими разведками и, разумеется, с "иудушкой Троцким", разрабатывало сложнейшие операции для достижения весьма скромных целей - скажем, остановки ленты заводского конвейера.
Получается, что Медведкин осмеивал не "отдельные недостатки" на кинематографическом фронте, а - социальную мифологию, идейный фундамент тирании. Потому и не имеет особого значения, раньше или позже Счастья были сняты фильмы, образы которых "узнаются" здесь на экране - зеркала Медведкина отражают черты не столько тех или иных произведений, сколько самой социальной мифологии.
|
|
|
Версия для печати
