Александр Шпагин
Удивительная лента. Сегодня она воспринимается как внятная, просчитанная аллюзия на те события, которые происходили в реальности. Здесь впервые осмыслена романтическая утопия, которой грезили шестидесятники, - та, что в итоге напоролась на каменную стену, упавшую на весь советский мир после чехословацких событий 68-го. И это был конец свободы.
Читать далее
|
|
|
|
|
20 сентября 2009
Ян Левченко
 В первой половине 1920-х Шестрем – уже признанный классик. В раннем кино репутации создаются за несколько, иногда даже за пару-тройку лет. Художественная правда, столь характерная для шведской школы рубежа 1910-20-х годов, все отчетливее уступает место технической изощренности и увлекательной, но, скорее, "декоративной" драматургии. Нет больше сильных характеров и двойственности оценок, мораль одолевает искусство. В 1922 году выходит салонная драма Осажденный дом (Det omringate huset) по крайне слабой пьесе французского драматурга Пьера Фронде, через год – также кризисная во всех отношениях картина Испытание огнем (Eld ombord) по повести популярного шведского писателя Ялмара Бергмана. Очень вовремя Шестрему поступает приглашение в Голливуд – он заждался бури, которая бы перевесила вывески.
В США Шестрем пережил второй и последний период стабильности и успеха, заработав даже не столько деньги на всю оставшуюся жизнь (он до преклонных лет играет в театре, преподает актерское мастерство), сколько славу мэтра, уступившего дорогу следующим поколениям. Два важнейших американских фильма Шестрема, о каждом из которых написано несоизмеримо больше, чем обо всех его шведских картинах, вместе взятых – Тот, кто получает пощечины (1924, He Who Gets Slapped) и Ветер (1928, The Wind). Первый из них расхвалили на много десятилетий вперед. Именно здесь играет одну из своих лучших ролей легендарный Лон Чейни, "человек с тысячью лиц", достигший пика своих выразительных возможностей в Призраке оперы (Phantom of the Opera, 1925, Руперт Джулиан) и Лондоне после полуночи (London After Midnight, 1927, Тодд Браунинг).
Оригинальная пьеса принадлежит перу Леонида Андреева и рассказывает об ученом по имени Поль Бомон, у которого богатый друг-благодетель украл все открытия, разлучил с любимой женщиной и фактически загнал в цирк. Ученый там трудится на поприще клоунады под сценической кличкой "Тот" и каждый вечер подставляет щеки под комические удары. "Почему-то публика – неприкрыто философствует его антрепренер, – обожает, когда избивают людей". В какой-то момент бывшие друзья сходятся на узкой дорожке, и Бомон жестоко мстит обидчику. Его, впрочем, тоже ожидает смерть. У Андреева иначе расставлены акценты, пьеса в целом неудачная и путаная, но Шестрема привлек, скорее, ее нравственный посыл. В том, что получилось на экране, нельзя не отметить вмешательства американских денег. Правда, так и осталось непонятным, почему Бомон не смог сам представить в академии наук свои открытия и попросил это сделать коварного барона? И потом, почему барон позволяет себе раздавать пощечины в высоком научном собрании, члены которого реагируют на это возмутительное поведение площадным хохотом? Условность действия явно превысила необходимый уровень, что, впрочем, не отменило ни блистательной игры Чейни, ни прекрасной постановки цирковых трюков.
Значительнее и глубже оказалась картина Ветер с Лилиан Гиш в главой роли. Любимая актриса Дэвида Уарка Гриффита сыграла женщину, выданную замуж за грубого ковбоя и несчастливую в браке. Она вынуждена переехать из Виргинии в Техас, где постоянно дует ветер и не растет трава. Как и в Берг-Эйвинде, где одним из главных героев являлся снег, или в Терье Вигене, где та же роль отводилась морю, здесь огромное значение придается ветру. Фильм немой, но режиссер делает все, чтобы зритель услышал, как ветер немолчно завывает по просторам прерий, гонит песок и перекати-поле и даже умудряется куда-то деть труп, зарытый во дворе ранчо. В страшную бурную ночь мужа нет дома, и Летти открывает ворота незнакомцу. Тот пытается изнасиловать женщину, а она убивает его из пистолета, случайно попавшегося под руку на мужнином столе. Зарытое во дворе, тело бесследно исчезает, словно воплощая древнее индейское поверье о ветре, который так воздает должное тем, кто умер вдали от дома насильственной смертью. Главное, что удалось Шестрему – показать голого человека на голой земле, на продуваемой всеми ветрами площадке, где кончилась одна жизнь, но неизбежно начинается новая. Не будучи в жанровом отношении вестерном, Ветер Шестрема, тем не менее, вписывает заметную страницу в миф о том, "как был завоеван Запад". Это одно из самых убедительных воплощений психологии фронтира, людей границы, чья судьба зависит от направления ветра…
Сам Шестрем от ветра не зависел. В конце 1920-х он вернулся в Швецию и больше никуда не уезжал. В своей книге "Картины" Ингмар Бергман посвятил ему не очень много места, но одно из этих упоминаний стоит воспроизведения. Работая над Земляничной поляной, Бергман не думал о Шестреме, это была живая история, не более того. Идею случайно подбросил тогдашний президент "Свенск фильминдустри". Классик явился на пробы, и тут началось то, чего Бергман вряд ли простил бы, играй старика Борга кто-то еще. "Виктор Шёстрём вырвал у меня из рук текст, сделал его своим, вложил свой опыт: собственные муки, мизантропию, отчужденность, жестокость, печаль, страх, одиночество, холод, тепло, суровость, скуку. Оккупировав мою душу в образе моего отца, он превратил ее в свою собственность - не оставив мне ни крошки! И совершил это с независимостью и одержимостью великой личности. Мне нечего было добавить, ни единого сколько-нибудь разумного или иррационального пояснения. Земляничная поляна перестала быть моей картиной - она принадлежала Виктору Шёстрёму". Старая школа. Шестрем "вырвал" у Бергмана сценарий, как лев, которого герой Лона Чейни выпустил из клетки на своего обидчика. Кстати, именно лев из фильма Тот, кто получает пощечины, появился на логотипе компании MGM. Выходит, что лев этот – шведский…
3 страницы
 1 2 3
|
|
|
|
Версия для печати
