Антон Сазонов
Профессиональный фигурист Андрей Грязев ворвался в мир кино одним прыжком. Антону Сазонову стихийно талантливый режиссер рассказал о том, какое место в его жизни занимают фигурное катание и кино, как он находит героев для своих фильмов и что собирается делать дальше.
Читать далее
|
|
|
|
|
31 января 2009
Ян Левченко
 В последний день января исполнилось 85 лет со дня рождения Тенгиза Евгеньевича Абуладзе. Он был, без сомнения, самым ярким цветком в заповедном саду грузинского кино, по счастливой случайности расцветшем на не слишком плодородных землях советской кинематографии. Вместе с Резо Чхеидзе он фактически заново открыл западному зрителю советское кино – в 1956 году их совместная короткометражка Лурджа Магданы взяла главный приз в своей номинации не где-нибудь, а на Каннском фестивале. Кстати, их земляк, живая связь с великим кино 1920-30-х годов, Михаил Калатозов только через два года там же получит золотую ветвь за Летят журавли. Без сомнения, Абуладзе равен и конгениален Сергею Параджанову – признанному лидеру восточноевропейской школы поэтического кино. Без сомнения, Абуладзе был одинок в своих утопических попытках соединить несоединимое: с одной стороны, тонкий визуальный рисунок, чувствительно резонирующие с фресковой живописью мизансцены, с другой – психологическая гибкость и нежное внимание к человеку, часто принимающее облик лирического комизма. Разве что за исключением предельно строгой Мольбы 1967 года.
Именно с этого фильма началась настоящая – разумеется, подпольная, неподцензурная – слава Абуладзе. Он, как Федерико Феллини, поначалу искал свою тему в реалистических зарисовках, приправленных все тем же комизмом, безмятежным и жизнерадостно циничным юмором, который так роднит грузин с итальянцами. И так же внезапно свернул с магистральных жанровых путей в густые дебри визуального иносказания, насыщенного многослойными метафорами. От Сладкой жизни, сохраняющей приверженность социально-критическому реализму, до Восьми с половиной, с которого начинается самобытный Феллини, пролегло три года. На год больше – между комедией Я, бабушка, Илико и Илларион, с которой Абуладзе честно пробивался к массовому зрителю, и собственно Мольбой. Пробиваться с ее помощью куда-либо было гиблым делом. В самой работе над этой картиной был заложен стоицизм, вызывающий для советского (пусть и национального) художника. Если Параджанов делал Тени забытых предков на излете оттепели, еще надеясь вскочить в ее последний вагон, то Абуладзе уже ни на что не надеялся. Он просто делал то, что было должно.
Мольба – вольная экранизация нескольких поэм грузинского классика Луки Разикашвили, более известного под именем Важа Пшавела. В переводе оно означает "Муж Пшавский". Величавое имя – воплощение национального романтизма с его признаками – детальной этнографией, очерчиванием микрокосма, описанием вещей, изобретением метафизических понятий. Важа Пшавела принадлежал одному из наименее связанных с имперской цивилизацией грузинских племен. Пшавы и после победы советской власти еще долго не спускались с гор, где, сливаясь с природным камнем, высились их селения-крепости. Сам Абуладзе не мог не знать людей, которые родились и выросли при таком укладе. Его картина ценна тем, что это не вынужденно надуманная реконструкция – это огромная работа по визуализации реальности, хранящейся в памяти непосредственных свидетелей.Главное, что волнует Абуладзе, на чем он делает акцент, усиливая пафос литературного первоисточника, – это нетерпимость, ненависть, вековая вражда. В поэмах описывались столкновения хевсуров – христиан-горцев с кистинами. Так грузины называли мусульман чеченского и ингушского происхождения, чьи поселения до сих пор граничат с хевсурами и пшавами (из недавних инцидентов в этом регионе можно вспомнить конфликт в Панкисском ущелье, как раз населенном кистинами). На всякий случай уточним, что пшавы с хевсурами тоже, мягко говоря, не дружили. Таким образом, поэт описывает принципиально "чужих", то есть тех, кого можно без боязни делать материалом притчи о добре и зле. Киноманы отлично помнят конфликт, на котором строится первая новелла фильма. Хевсур Алуда Кетелаури вступает в бой с неким кистином и ранит его тремя пулями. Однако враг отказывается сдаваться, хотя и отдает своему врагу ружье, из которого все равно уже не может стрелять. Восхищенный доблестью мусульманского воина, Алуда разрешает ему уйти в горы. По возвращении в родное село он рассказывает о происшествии и пытается объяснить свой поступок:
Всегда себя считаем мы
Людьми достойными спасенья
А басурманам, детям тьмы,
Пророчим адские мученья.
Все, что твердим мы невпопад,
Сыны господни лучше знают,
Едва ль всю правду говорят
Те, кто о Боге вспоминают.
(здесь и далее – пер. Н. Заболоцкого)
3 страницы
1 2 3  
|
|
|
|
Версия для печати
