  
			
			   Александр Шпагин 						
			 Удивительная лента. Сегодня она воспринимается как внятная, просчитанная аллюзия на те события, которые происходили в реальности. Здесь впервые осмыслена романтическая утопия, которой грезили шестидесятники, - та, что в итоге напоролась на каменную стену, упавшую на весь советский мир после чехословацких событий 68-го. И это был конец свободы. 
			
	 	
		Читать далее 
							
	  | 
 
  
 | 
 
 
 | 
	
	
	
		 | 
	 
	
				
			
				
					| 
					 
 					
					4 июля 2008 					
					
										
					 					
							
					 
	   			
					
						  Французское кино сегодня
S&S задал шести французским критикам и кинематографистам три вопроса о влиянии мая 1968-го на французский кинематограф, и о его сегодняшнем состоянии. 
 
Катрин Брейя - романист и кинематографист. Свой первый художественный фильм она сняла в 1975-м. 
Мишель Симан - редактор журнала Positif  
Жан-Мишель Фродон – главный редактор журнала Cahiers du cinema 
Эжен Грин – поэт и романист, до того, как снял в 2001 свой первый художественный фильм, работал в качестве режиссера оперы и театра. Его последний фильм Мост искусств вышел в 2004-м 
Николя Клотц снял свой первый художественный фильм Бенгальская ночь в 1988; на сегодняшний день его последний фильм - Детектор сердцебиения. 
Аньес Варда в качестве режиссера сняла свой первый художественный фильм Пуэнт-Курт в 1954-м и продолжает снимать художественные и документальные фильмы, а также создает инсталляции. 
 
S&S: Hаследие мая 1968-го стало благословением или проклятием для французского кинематографа? 
 
Катрин Брейя: 
 
Для меня "май 68-го" - микроскопическое событие невеликой важности. Воспевать эту маленькую оперетту как революцию – это не более, чем национальное французское тщеславие., И никто, включая лидеров этой "революции", не в состоянии определить ни её суть, ни её влияние. 
 
Стоить отметить, что женщины полностью остались за бортом революции 68-го, точно так же, как они остались за бортом Великой французской революции. Наше национальное кредо, написанное на здании любого муниципалитета в этой стране, полностью это раскрывает: "Liberte, Egalite, Fraternite" (Свобода, Равенство, Братство). Термин "братство" вполне раскрывает сговор мужчин, по которому женщина оказывается в подчиненном положении. 
 
Так что "май 68-го" вполне ясно дал понять женщинам, что в этой революции, как и в той, что произошла раньше, они были обмануты. Феминистское движение и его выход на улицы был в первую очередь сейсмической реакцией на "май 68-го", достижения женщин в области равноправия являются естественными последствиями этого периода. Но, несмотря на все это, в стране, которая, вне всяких сомнений, является одной из самых сексистских в Европе, женщины по-прежнему имеют недостаточное представительство в политических институтах и их труд оплачивается ниже.Мишель Симан: 
 
Не думаю, чтобы май 68-го оказал какое-то специфическое влияние на развитие кинематографа, но он был важен для развития некоторых идей. Журнал Positif был в центре событий 1968 года, поскольку общественное движение находилось под влиянием сюрреалистов и ситуационистов. Когда я был студентом в конце 50-х годов, большинство людей увлекалось Сартром и Камю. И позже, в 1968, элементы, из которых соткан сюрреализм,  вышли на поверхность снова: сексуальность, юмор, свобода самовыражения, антитоталитаризм и антиколониализм. 
 
Positif – левацкий журнал, но он был антисталинским и антитоталитарным, и события мая 68-го были выражением наших чувств. Это было анархическое движение, существенно отличавшееся от коммунистического. Коммунисты с неохотой присоединились к нему, а поначалу даже пытались его остановить, поскольку не могли его контролировать. Cahiers du cinema в то время был очень прокоммунистическим, но потом присоединился к движению. Затем маоисты вмешались в движение и пытались навязать свои авторитарные воззрения, которые были прямо противоположны первоначальному импульсу. Этот импульс состоял в стремлении освободиться от давления любого авторитета на творческий процесс, от давления, которое мумифицировало творчество. Годар был классическим последователем маоизма, он поднимал "Маленькую красную книжку" и говорил: "Ответы на все вопросы – здесь". На стенах Сорбонны красовалось граффити: "Godard, le plus con des Suisses pro-chinois" ("Годар, самый тупой из всех прокитайских швейцарцев".) 
  
Во французском кинематографе до 68-го года не существовало сообщества кинематографистов, даже среди последователей "новой волны". Но в этот самый период режиссеры, актеры и кинематографисты обсуждали самые разные предложения, в том числе и совершенно утопические, вроде того, что кино должно быть полностью независимым - эта идея принадлежала Клоду Шабролю. В душе французы крайне консервативны, они сопротивляются переменам, потом происходит революционный взрыв, потом потихоньку всё возвращается на свои места. В Италии после событий 68-го Венецианский фестиваль на длительный период отказался от прежней организации мероприятия – не стало призов, не стало жюри, не стало отбора. Странно было видеть Пазолини в толпе людей, читающих нудные проповеди. Но в Каннах в 1969-м все появились в своих привычных фраках. 
 
Если вы посмотрите на французское кино 1970-х, вы увидите это возвращение к прежним порядкам, как если бы 68-й произошел в 58-м. На самом деле, "новая волна" продолжалась с 1959-го по 1964, и только Годар и Ромер продолжали сопротивляться шаблонам классического кинематографа. Так что нельзя сказать, чтобы 68-й как-то изменил французское кино. 
 
Жан-Мишель Фродон: 
 
Прямой эффект 68-го был незначительным, но "подводные течения" сказались на дальнейшем развитии событий, и по большей части – сказались позитивно. Многие инициативы Джека Ланга по поддержке кинематографа в 1980-е были выдвинуты членами EGC в 1968-м и Эсташ, Гаррель, Дуайон, Пиала и Ассайяс никогда бы не смогли сделать то, что они сделали, без этих идей. Благодаря 68-му французское кино стало более открыто миру и, конечно, стало более открытым в изображении сексуальности. И несмотря на то, что попытка Годара полностью изменить кинематограф не удалась, мы и по сей день ему многим обязаны. 
 
Эжен Грин: 
 
Поколение "68-го" имело живой интерес к кинематографу, и этот интерес передался аудитории 70-х годов. Но великие мастера кино, которые были активны в этот период, не были "детьми 1968 года". Они были старше и уже успели поработать. Если поколение "68-го" что-то и сделало, это не слишком интересно, поскольку мы наблюдаем упадок европейского кино в 1980-е гг. Представители этого же поколения пытались внедрить новые стандарты образования, результатом чего, по моему мнению стал общий упадок культуры в современной молодежной среде. 
 
С точки зрения содержательной части, в 1968 году создавалось сверхъестественное политическое кино, которое с тех пор так никто и не смотрит. Например, политизированные фильмы Годара, вышедшие после 1968 года, едва ли можно назвать работами, представляющими наибольшую ценность в его творчестве. Когда он снял Китаянку в 1967 году, это был ясный взгляд на то, каким будет "поколение-68": дети богатейших слоев буржуазии, играющие в маоизм и использующие вакуум 68-го для того, чтобы урвать свою долю власти, которую при другом раскладе они получили бы от собственных семей. 
 
Николя Клотц: 
 
События в мае 1968-го стали производной глобального бунтарского настроения: Годар, Брессон, Эсташ, Гаррель, Штрауб и Юйе получили отличную возможность создавать кино в то время, когда кино могло изменить мир и вдохновить молодое поколение, протестовавшее против существующего порядка. Но сегодня все, кажется, вернулось на круги своя, и молодежь ходит по струнке, когда хочет получить работу. И, разумеется, "май 68-го" открыл дорогу глобальному капитализму - в этом его проклятие. Поскольку "68-й" по-прежнему является последней значительной эпохой эксперимента, французское кино не может не вступать с ним в конфронтацию. Наследием "68-го" в таком случае становится то, что греки называли "фармакон" – это и яд, и противоядие одновременно. Игнорирование наследия "68-го" не позволяет понять современный кинематограф, следование ему есть просто поза.В то время как большинство французских детей "новой волны" уже в могиле, их наследники процветают в Азии и США. Так что наследие "68-го" простирается куда дальше французского кинематографа – парадокс в том, что он стал своеобразной эмблемой нашего времени. Возьмите, например, фотографии Уорхолла – сегодня они в витринах бутиков на Пятой Авеню. 
 
Аньес Варда: 
 
Это вопрос к критикам, исследователям и историкам, а не к кинематографистам. 
		   				
		   				
		   				
		   				
		   				
						
						 
						
					
					 | 
				 				
			 
			
		 | 
	 
		 
	
 |