Иван Денисов
Обычно супергероев мы ассоциируем с комиксами, их экранизациями или стилизациями под эти экранизации. Но супергерои попали под каток леволиберального конформизма.
Читать далее
|
|
|
Ян Левченко
Тенгиз Абуладзе: поэзия цвета и тоски
31 января 2009, 19-49
Тенгиз Евгеньевич Абуладзе
 В последний день января исполнилось 85 лет со дня рождения Тенгиза Евгеньевича Абуладзе. Он был, без сомнения, самым ярким цветком в заповедном саду грузинского кино, по счастливой случайности расцветшем на не слишком плодородных землях советской кинематографии. Вместе с Резо Чхеидзе он фактически заново открыл западному зрителю советское кино – в 1956 году их совместная короткометражка Лурджа Магданы взяла главный приз в своей номинации не где-нибудь, а на Каннском фестивале. Кстати, их земляк, живая связь с великим кино 1920-30-х годов, Михаил Калатозов только через два года там же получит золотую ветвь за Летят журавли. Без сомнения, Абуладзе равен и конгениален Сергею Параджанову – признанному лидеру восточноевропейской школы поэтического кино. Без сомнения, Абуладзе был одинок в своих утопических попытках соединить несоединимое: с одной стороны, тонкий визуальный рисунок, чувствительно резонирующие с фресковой живописью мизансцены, с другой – психологическая гибкость и нежное внимание к человеку, часто принимающее облик лирического комизма. Разве что за исключением предельно строгой Мольбы 1967 года.
Именно с этого фильма началась настоящая – разумеется, подпольная, неподцензурная – слава Абуладзе. Он, как Федерико Феллини, поначалу искал свою тему в реалистических зарисовках, приправленных все тем же комизмом, безмятежным и жизнерадостно циничным юмором, который так роднит грузин с итальянцами. И так же внезапно свернул с магистральных жанровых путей в густые дебри визуального иносказания, насыщенного многослойными метафорами. От Сладкой жизни, сохраняющей приверженность социально-критическому реализму, до Восьми с половиной, с которого начинается самобытный Феллини, пролегло три года. На год больше – между комедией Я, бабушка, Илико и Илларион, с которой Абуладзе честно пробивался к массовому зрителю, и собственно Мольбой. Пробиваться с ее помощью куда-либо было гиблым делом. В самой работе над этой картиной был заложен стоицизм, вызывающий для советского (пусть и национального) художника. Если Параджанов делал Тени забытых предков на излете оттепели, еще надеясь вскочить в ее последний вагон, то Абуладзе уже ни на что не надеялся. Он просто делал то, что было должно.
Читать далее
|
|
