Второй - практически бессюжетный психоделический Я видел, как мыши кота хоронили - китайский проект Дмитрия Геллера, сделанный им вместе с китайскими студентами в рамках учебного курса. В анимации использована стилистика театра теней и традиционной китайской живописи го-хуа, за кадром токуют шанхайские поп-дивы 1920-х гг. Как потом рассказывал Геллер на пресс-конференции, криптополитический сюжет фильма (оригинальный русский лубок высмеивал Петра I) был немедленно разгадан китайским продюсером (кот по-китайски - "мао") который очень волновался - "но ведь в конце он оживет?"
Наконец, лучший фильм конкурса — Отче наш Мариуса Ивашкевичуса. Как я понял, Ивашкевичус, вообще-то, писатель и драматург, а сценарий фильма изначально был пьесой, написанной для какого-то австрийского театра по мотивам истории перверта Йозефа Фритцля. Австрийцы ставить спектакль отказались ("это у них национальный shame"), и Мариус снял камерную короткометражку. Фильм, конечно, несет печать театральности: в своей основе эта история - чистый триллер, но Ивашкевичус намеренно удерживается от сползания в жанровое кино, выруливая в сторону высокой культуры — аллюзии на инцестуозную античную трагедию и пенитенциарную христианскую космологию выглядят тут не данью теории мономифа, а естественным продолжением традиций. Основные ударные силы тут - это детально проработанный сценарий и Юозас Будрайтис, фактически одним наклоном своей львиной головы играющий тяжелого авторитарного патриарха. Ивашкевичус много говорил об антирелигиозной подоплеке фильма (хотя, похоже, он тут спутал атеизм и с антиклерикализмом). Отдельный бонус - в титрах указана Беата Тышкевич, но это совсем другая Беата Тышкевич!

На ужин в бесплатной столовой снова дают котлеты из капусты и невкусный компот. В кафе "Добродея", где пьют самогон все уважающие себя гости фестиваля, - холодный борщ и пересоленная, пересушенная свинина на гриле. В итоге ужинаю инжиром и российским рислингом.

 

День последний.

Церемония закрытия проходит в маленьком зале под открытым небом, откидные пластиковые стулья жовто-блакитной расцветки делают его похожим на дельфинарий. Вокруг здания - жидкая толпа бабушек с внучатами, на сцене - череда чиновников в костюмах-футлярах, в интермедиях устраивают спиритический сеанс: под тревожные наигрыши местного симфонического оркестра по экрану бежит черно-белая хроника фестиваля, все фигуранты которой сейчас уже мертвы.

Ночью в столовой санатория - финальная вечеринка. Шок! - вступительную речь читает, как мне подсказывают, Владимир Зельдин! Обстановочка астрахановская - столы, столы, столы, казачье танго, хор, перманент, пергидроль и уже пьяные кинематографисты из бывших союзных республик. На столах - водка с игривыми названиями, сальцо, колбаска, барабулька и столовские котлеты. Официантка Надя роняет каплю масла мне на брюки. Официантка Света с ужасом и любопытством смотрит из подсобки на всеобщее веселье. К режиссеру Лобану, взявшему главный приз, все время подходят какие-то серьезные мужчины пить на брудершафт, некоторые - со своим спиртным в пластиковых бутылочках. Девушки из Москвы подают глазами знаки режиссерам из Казахстана.

Я иду спать, но не могу заснуть - этажом ниже кто-то пьяный, с кавказским акцентом, часа полтора жалуется на жизнь московской гостье.

Утром наблюдаю конфликт на досмотре в аэропорту - семья отдыхающих отказывается перекладывать две литровые банки с анапским песком из ручной клади в багаж. Очередь безмолвствует и печально смотрит на свое добро - ящики из-под вина, заполненные самым дешевым, довольно невкусным, виноградом. В углу женщина лет 50-ти аккуратно обматывает себе ногу прозрачным скотчем. Все рейсы в Москву задерживаются.