"Помните песенку сверчка Джимини Крикета в финале традиционной рождественской программы Диснея? Там есть момент, когда олень отвлекается от пения сверчка, и тогда позади него вдруг появляется кролик и бьет оленя по голове. Грубо говоря, это прием, которым пользуется и Меланхолия", – рассказывает Ларс фон Триер.

Два года назад его Антихрист обрушился на кинотеатры – образ маленького ребенка, падающего из окна, и женских гениталий, терзаемых ножницами, намертво отпечатались на сетчатке наших глаз. И теперь Триер – этот "анфан террибль" европейского кинематографа – берется утверждать, что его новый фильм напоминает милых зверушек из диснеевского мультика? Подобные заявления выводят из равновесия не меньше, чем ребенок, разбивающийся насмерть в замедленной съемке, или изувеченные гениталии Шарлотты Генсбур. К счастью, Триер тут же разрушает это впечатление, добавляя: "Впрочем, всему придет конец: и кролику, и тому надоедливому сверчку".

Вот это уже больше походит на правду. Триер вернулся на свою территорию. Все на своих местах, и мы почти уверены, что понимаем его. Щедрого на щекочущие нервы истории, преисполненного дьявольского остроумия, обладающего уникальным даром постигать смысл человеческого безумия. Впрочем, сам режиссер сомневается относительно разумности такого положения вещей.

"Если бы я писал режиссерское заключение на Меланхолию, полагаю, оно было бы отрицательным. В первую очередь, я бы подчеркнул слабые стороны картины. Пожалуй, я создал фильм, который мне не нравится".

Произнеси подобные слова любой другой режиссер, они были бы восприняты как выражение обеспокоенности или хотя бы опечаленности. Любой, но не Триер. В его устах они тут же становятся двусмысленными и противоречивыми, как любые его высказывания. Разумеется, утверждение создателя, что он не питает теплых чувств к своему творению, не очень обнадеживает, однако в случае Триера это не так уж важно. Тем более что, несмотря на сомнительные высказывания, его энтузиазм относительно Меланхолии на лицо.

В момент моего визита 55-летний режиссер находится в отличной форме. Он встречает меня в своем персональном фюрербункере на территории Filmbyen – датского киногородка, расположенного в Аведёре недалеко от Копенгагена, на территории бывшей военной базы. Триер любезен, дружелюбно отвечает на все вопросы, даже на щекотливые и будто бы даже сбалтывает лишнее, но делает это слишком хорошо. Он завязал с алкоголем и говорит, что теперь у него появилось больше времени для чтения таких авторов, как Достоевский и Томас Манн. Он сильно отличается от того болезненного, обрюзгшего человека с бегающим взглядом, который представлял Антихриста два года назад в Каннах. Хотя, конечно, глядя на него, с трудом верится, что этот маленький, осторожный человек и есть тот режиссер, чьи фильмы приводят в бешенство критиков, особенно в США и Великобритании. Добавьте к этому еще и специфическое чувство юмора Триера, подрывающее всю PR-кампанию его нового фильма.

"Когда мне показали макет постера, отобранные кадры и трейлер Меланхолии, я сказал: "Я не узнаю этот фильм" . – "Но это же вы его создали", – возразили мне. – "Надеюсь, что все-таки нет". Количество всевозможных клише и того, что можно назвать эстетством, здесь переходит все границы – при любых других обстоятельствах я бы держался от такого подальше. Надеюсь, что все-таки под этим слоем скрывается то, к чему я действительно испытываю симпатию. Меланхолия напоминает мне те картины Висконти, которыми я всегда восхищался: у них вкус взбитых сливок, поверх которых лежит еще один слой взбитых сливок. Правда, я все же переборщил, сопроводив картину музыкой Вагнера.




Я создавал Меланхолию от чистого сердца и не мог бы сделать ее лучше. Считаю, все участники этого процесса выполнили свою работу хорошо. Но все-таки, когда я вижу отрывки из этого фильма, каждый раз говорю себе: "Будь я проклят! Как же это отвратительно".

Как правило, я безумно люблю все, что создаю. Вероятно, я самый самовлюбленный режиссер из всех, которых вы когда-либо встречали. Но эта картина приблизилась на опасное расстояние к эстетике американского мейнстрима. И единственное оправдание этому, как вы могли бы сказать, – то, что миру приходит конец".

Согласно формулировке триеровского отдела по связям с общественностью, "Меланхолия – красивый фильм о конце света". Что ж, звучит вполне неопределенно, в его стиле. При этом (и это опять же "по-триеровски") режиссер открещивается от слогана своей PR-службы. Он рассматривает Меланхолию не как фильм о конце мира и исчезновении человеческого рода, но лишь как историю о действиях и реакциях людей в стрессовой ситуации. Замысел фильма появился во время лечения режиссера от депрессии, преследовавшей Триера последние годы. Врач как-то рассказал ему об одной теории, согласно которой люди, подверженные депрессии и меланхолии, ведут себя более спокойно в жестких ситуациях, в то время как другие, не страдающие от подобных недугов, склонны к панике. Меланхолики заранее готовы к катастрофе, они и так знают, что "все катится к черту".

Эта теория превратилась у Триера в историю двух сестер, по-разному реагирующих на новость о том, что планета Меланхолия, до того момента дремавшая в тени Солнца, теперь мчится сквозь Солнечную систему и вот-вот столкнется с Землей. В то время как одна из сестер, в исполнении американской актрисы Кирстен Данст, празднует свою пышную свадьбу в шикарном замке, Меланхолия появляется в ночном небе и нарушает все планы человечества вообще и этих сестер в частности.

Большинство астрофизиков скорее всего забраковали бы идею планеты, внезапно срывающейся со своей орбиты и несущейся сквозь Солнечную систему, но для режиссера, в свое время заменившего в Догвилле и Мандерлее все декорации надписями на полу, подобные придирки не имеют никакого смысла. Трепет человеческой души во время бедствия, а не естественные законы природы помещены под "микроскоп" режиссера.

"Люблю, когда вещи резко противопоставлены друг другу. Именно по этой причине мне захотелось поместить бок о бок все эти дурацкие мелочи и конец света. Когда Земля готова рассыпаться в крошку, не важно, чем мы заняты – движемся по пути героических свершений или же погрязли в семейных дрязгах".

Похоже, Триер готов обсуждать и сюжетные подробности картины. Он признается, что большая часть действия проходит на поле для гольфа.

"Все идеи я краду из других фильмов, эту я похитил из картины Антониони Ночь, в которой действие также происходит на поле для гольфа. Есть какая-то удивительная меланхоличность в этих полях – они будто существуют во вневременном пространстве. И если бы можно было убрать с них всех игроков и остаться в одиночестве, поля предстали бы как восхитительные культурные ландшафты. Я всегда любил поля для гольфа и кладбища".