Социальный экстрим, как всякий острый жанр, призван щекотать нервы публике и играть на общественных страхах. Зрительский интерес к детабуированным территориям и критическим ситуациям – производная от извечной любознательности человека, рвущегося за флажки дозволенного. Кинематограф рожден создавать новые модели поведения, но нередко в попытке предложить запоминающиеся звукозрительные образы авторы доводят судьбы своих персонажей до коллапса, попутно оголяя их жизненное пространство. С модой на экстрим приходится считаться - "сногсшибательность" фабулы по-прежнему остается лучшим средством задержать фильм в зрительской памяти и пролезть с ним на фестиваль.

Румынское кино, некоторое время тому назад загнавшее под лавку своих конкурентов, остается в авангарде европейской экстремальности. Но в отличие от остальных школ и течений (в частности, российского "радикального кино") кинематография Румынии отличается чувством меры, выраженной в сохранении баланса между экстримом и душевностью, документальностью и игрой, бесстрастным наблюдением и грубым вторжением в реальность. В выборе сюжетов легких путей румыны не выбирают. Обывателя, попавшего на современный румынский фильм, охватит ужас от обилия травматических коллизий, вдвойне тяжких ввиду бытовой обусловленности и драматургической отточенности материала. Вспомним мучительную одиссею по больницам Бухареста умирающего старика (Смерть господина Лазареску, реж. Кристи Пую), чудовищную в своей психической и физиологической откровенности хронику нелегального аборта (4 месяца, 3 недели, 2 дня, реж. Кристиан Мунджу), праздник братания с иностранным легионом, переросший в кровопролитную гражданскую войну (Мечты о Калифорнии, реж. Кристиан Немеску), истошную одержимость мужа, чья жена бесследно исчезла в период пребывания за границей (Другая Ирина, реж. Андрей Грушницкий).

Румыны вскрыли многие зоны гражданского беспокойства, но до сих пор они обходили стороной один из самых характерных мотивов брутального кино - пребывание человека за решеткой. Тему тюремного заключения реализовал дебютант Флорин Шербан (1975 г.р.).

Шербан имеет за плечами солидную академическую подготовку. Закончив учебу на факультете философии, он поступил в Государственный университет театра и кино, параллельно работая на местном телевидении. Студент писал сценарии, режиссировал телевизионные программы и рекламные ролики. Учеба, начавшаяся в Бухаресте, была продолжена за океаном, в Колумбийском университете. В США к Шербану пришел первый успех за короткометражку, признанную лучшей на МКФ в Лос-Анджелесе /2009/. Полнометражный игровой дебют румына - Хочу свистеть – свищу! был отобран в конкурс Берлинале-2010 и удостоен почетнейших наград - "Серебряного медведя" и премии Альфреда Бауэра, вручаемой за технические достижения.


…Молодой зэк досиживает срок - до выхода на свободу ему остается две недели. Мыслями он уже на свободе, последние дни в колонии оказываются самыми горячими, превращаясь в новый поток испытаний. Сначала персонаж получает из дома недобрую весть: малолетнего брата гулящая мать пытается вывести за границу. Затем его кореш не выдерживает и совершает побег. Наконец, герой сам становится объектом провокаций зэковской группировки.

Действие фильма начинает развиваться флегматично, в духе национальной концепции уклонения от зрелища, которое, тем не менее, не утрачивает ни энергии, ни высокого градуса напряжения. Однако когда проблемы героя достигают критической массы, и он уже не в состоянии сдержать себя, фильм получает стремительное ускорение. Бунт героя, как водится, оказывается бессмысленным и беспощадным.
Стиль румынского кино – социально обоснованного высказывания с четкой драматургией - давно обещал умереть, поперхнувшись DOC'овскими клише и заблудившись в дебрях занудного формализма. Недоброжелатели ждут не дождутся провалов флагманов "румынской волны", чтобы возвестить о том, что взлет румынской киношколы в начале XXI века был пшиком, чьим-то хитроумным тактическим ходом и примером злостного пиара. Оттого поразительным событием становится рождение энного чуда из колыбели "нового румынского кино", оказавшегося ярким, захватывающим, цельным явлением. Казалось, все уже было: форма заполнена, образы освоены, темы отработаны, зрители подготовлены. Однако неутомимые выходцы с Карпат предлагают немыслимо простые решения житейских историй, позволяя зрителю включиться в фильм глазами, умом и сердцем. Детальная отработка судеб, а также энтузиазм, наблюдательность и несомненная профессиональная выучка румынских авторов раз за разом приводят наших соседей к цели – комплиментам поклонников и расположению фестивалей, – оставляя представителей иных киношкол за дверью праздника, в состоянии рассеянности и зависти. Бесстрастное течение жизни может зафиксировать каждый – но не у каждого получается сделать кино без банальностей, пафоса и самолюбования. Самое страшное – не то, что происходит в румынском фильме, а то, что остается за кадром. Дебют Шербана неровен и сбивчив, как судьба самого персонажа - человека-сорняка, который никому не нужен и которого никто не ждет. Его фильм - не о тюрьме, а о воле, - горькая метафора старой истины о вечном ускользании свободы.