Иван Кислый
Неполным будет утверждение, что в Аире Вайда виртуозно соединил литературную основу с документалистикой. Нет, более того: он поставил под вопрос сосуществование жизни и кинематографа. Вайда спрашивает: перестает ли жизнь, заснятая на пленку, быть жизнью? И дает вполне однозначный ответ.
Читать далее
|
|
|
|
|
5 июля 2009
Владислав Шувалов
3. Его страсть
 Ощущением девственной чистоты, сопровождающей познание мира поэтом, будет отличаться вершина кинематографической ипостаси Жана Кокто – шедевр Орфей /1950/. Каждое поколение киноманов будет восхищаться фильмом и входить в мир бурлескного авторского кино через ворота Орфея. Кокто в период съемок минуло 60 лет, хотя, кажется, что картину снимал молодой человек; лента горяча, любвеобильна, порывиста. Кокто вновь настаивал на "реалистичности" происходящих событий, о чем говорилось во вступлении к сценарию Орфея, что следует понимать как отсылку к реальности художественного сознания автора: его поэтический мир первичен. В образе Орфея (лучшей роли Жана Маре, соратника, друга и многолетнего любовника Кокто, но для большинства - популярнейшего романтического героя фильмов "плаща и шпаги"), принято видеть самого автора. "Реалистическая поэма" Кокто приобретает автобиографический характер с первого эпизода. Завсегдатай "кафе поэтов", вступая в разговор с усталым Орфеем, констатирует: "Вас ненавидят", - и на вопрос Орфея: "Что же мне делать?", - по-дягилевски заключает: "Удивите нас!". К слову, Кокто, действительно, вызывал восхищение и ненависть в одном флаконе из-за непонимания публикой его фильмов, своенравности автора и неуправляемости сюжетов. Начиная с Крови поэтов, на которую сразу был наклеен ярлык сюрреалистической подделки, его работы обречены были провалиться. Даже Орфей появился некстати: в период мировой моды на итальянскую версию реализма в кино. Подобное несоответствие личных и публичных вкусов Кокто называл поэтически убийственно - "бежать впереди красоты". Его Орфей – дань всегда привлекавшей Кокто древней культуре, которую автор пытался адаптировать к современной жизни, перекинув мост из вечности в сегодняшний день. Орфей – персонаж тщеславный и робкий, известный и одинокий - был последним героем эпохи, когда властителями дум ещё могли быть поэты (чуть позже их окончательно и навсегда вытеснят мажорные киноактеры и дурно воспитанные рок-музыканты). Для Кокто тема Орфея – преданность творчеству как абсолютная идея жизни, перед которой может отступить даже смерть. Любой опыт, в том числе смертельный, но способный служить подспорьем вдохновению поэту, имеет право на реализацию. Прорабатывая образ героя, Кокто писал: "Чтобы родиться, поэт должен несколько раз умереть". Художник обречен странствовать в пустыне одиночества и балансировать на краю измены своему дару. Когда гений извлекает слова (как говорил автор, "из собственной бездны"), он был тем, кем являлся - собственно, поэтом. Но, как только Орфей начинал принимать чужие послания (в фильме он очарован магией таинственных радиопередач), то приобретал риск превратиться в фигляра и прислужника потустороннего мира. Орфей, как и другие произведения Кокто, можно читать по-разному, и чаще всего публика предпочитает отталкиваться от мифа об Орфее и Эвридике, который позволяет акцентировать внимание на лирической части произведения благо, что актеры у Кокто невообразимо красивы и предрасполагают к трепетным чувствам (Жан Маре – Орфей, Мари Деа – Эвридика). Как известно, певец Орфей спускался в ад следом за погибшей женой, и побеждал царство Аида нежными звуками своей кифары. В благодарность властитель подземного царства отпускал жену певца из плена, но Орфей нарушал данный Аиду договор, и терял любимую на веки вечные. У Кокто история заметно смещена с любовной линии Эвридики и Орфея. Позиция автора, приверженного превосходству искусства над бытом, очевидна. Давая характеристику каждому из персонажей пьесы, Кокто высказывался об Эвридике нелестно: "Женщина недалекая, домашняя, и ничто недомашнее до нее не доходит; она непроницаема для тайны". Внимание автора переключено на Орфея и его отношения со Смертью - образом, ведущему критиков к нагромождению смыслов и возвышенным обобщениям. Впрочем, сам Кокто вновь сбивал с прицела интерпретаторов. Героиню Марии Казарес, он упорно отказывался называть Смертью, предпочитая величать Принцессой: "Считать ее смертью, не больше оснований, чем стюардессу – ангелом". Принцесса лишь слуга, наблюдающая за простыми смертными и приносящая траурные вести. Подобная смелость в трактовке Смерти свойственна Кокто, обожествляющего поэта, как ангела земной юдоли и высшего представителя рода человеческого, способного выступить на равных с делегатами иных миров. Принцесса влюбляется в Орфея и, помогая ему, навлекает на себя гнев. Роковой поступок героини подчеркивал божественное значение поэзии, голос за кадром произносил: "Смерть поэта должна принести себя в жертву его бессмертию".
|
|
|
Версия для печати
