Иван Денисов
Обычно супергероев мы ассоциируем с комиксами, их экранизациями или стилизациями под эти экранизации. Но супергерои попали под каток леволиберального конформизма.
Читать далее
|
|
|
|
|
17 июня 2009
Алексей Коленский
АК: В программе много чудес, но меня удивило присутствие позднего Юткевича 1981 года - Ленин в Париже. Скажите, как Юткевич вписывается в концепцию авангард и архаика?
ЕМ: Юткевич – классический формалист, для него игра с формой – наслаждение в жизни. Он по характеру был не шибко смелый человек, но в этой игре он дерзок и безогляден на всей дистанции своей длинной жизни в кино. Конкретнее, Ленин в Париже – это лебединая песня и жестокий склероз социалистического авангарда.
АК: Юткевич перехитрил эпоху! А Госчиновник Пырьева - это тоже формализм?
ЕМ: Да! Забавный и жутковатый сюжет о маленьком человечке.
АК: Как Последний человек Мурнау?
ЕМ: Увлечение Пырьева эстетикой немецкого экспрессионизма очевидно, но в основе драматургии, конечно же, классическая русская традиция в "достоевской" её версии. И это заметно, как ни уродовал Пырьев своё детище, втискивая в идеологически приемлемую рамку. Картину-то полтора года не выпускали на экран!
АК: Что же такое все-таки авангард?
ЕМ: Ну, знаете ли, исчерпывающее определение давать, с ходу – такую ответственность брать на себя я не буду. Для нас рабочее определение, лежащее в основе отбора, это – то, что не совпадает до конца со своим временем, а вот обгоняет ли его или отстаёт – это как посмотреть. РАссмотрим фильм Хабарда Михаила Чиаурели по сценарию ведущего теоретика ЛЕФа Сергея Третьякова. Пафос разрыва с традицией – в основе, форма – соответствующая. Гротесковая сатира на старую грузинскую интеллигенцию, которая пытается спасти от сноса какую-то старую церковь. По сути – донос на эту интеллигенцию. В 36-м Третьякова самого репрессируют, а Чиаурели уже в 38-м, после Великого зарева, станет мэтром советского классицизма. Значит возможность Падения Берлина тут уже заложена. Кстати, Тенгиз Абуладзе в Покаянии, думаю, прямо имел в виду фильм Хабарда - недаром же женщину, задающую в финале Покаяния знаменитый вопрос ("А зачем нужна улица, которая не ведет к храму?"), играла вдова Чиаурели Верико Анджапаридзе.
АК: Возвращаясь к вопросу об улице к храму – нет храма, так и улицу снесем? Спустя полвека?
ЕМ: Да, такие ставки. Как только авангард отрывается от культурных традиций, он становится жестоким и опасным. Но тут обнаруживается тот феномен "вечного возвращения", как только в самом авангардном и жестком эксперименте обнаруживается связь с традицией, очень серьезная, неформальная, сердечная. Вот, например, дебютант Павел Арсенов (Спасите утопающего, 1967) открывает для себя новый, но крайне характерный для советской эпохи прием – декорацию, и строит в ней… абсурдный и инфантильный мир, очень напоминающий по материалу Добро пожаловать или посторонним вход воспрещен, а по сюжетной модели – Человека из мрамора. Декорация оказывается воплощением плоскостного массового сознания, ветшающего советского коллективистского мифа. Кто откровенную декорацию блистательно и разнообразно в этом смысле использует, так это Геннадий Полока; его Один из нас (1970) - изощрённая стилизация под советское шпионское кино 30-х. Сам режиссёр сформулировал жанр своей картины безукоризненно парадоксально - первая советская "чёрная" комедия, Иванушка-дурачок в тылу врага. А с другой стороны на том же принципе откровенной декорации построена еще одна сенсация ретроспективы – фильм Первороссияне (1968). Экранизация поэмы Ольги Берггольц о питерских рабочих, отправляющихся строить на Алтае коммуну с благословения Ленина. О чем фильм? Об апостолах новой веры – излюбленная тема кино конца 60-х, начала 70-х, возникающая внутри - и в пику - времени, которое уже не требует ни жертв, ни веры, а только лояльности. Так вот вам фильм о вере, выстроенный по принципам религиозной мистерии, с абсолютной ритуальностью жестов, плоскостной фресковой композицией! Постановщиком официально значился хороший старый режиссёр Александр Иванов, снявший Звезду и Солдат, но образная концепция полностью принадлежала его сорежиссёру Евгению Шифферсу. В 60-е он был одним из самых ярких персонажей театрального Ленинграда, позднее – религиозным философом-диссидентом. В той же степени концепция принадлежит художнику его театральных работ Михаилу Щеглову, который, начиная с Интервенции будет работать на всех картинах Полоки, в том чисмле и на Один из нас. И всё здесь, начиная с формы, построено на прямом и жестком противопоставлении эпохи первотворения порожденной ею же системе и ее лжепророкам: устыдитесь, ибо у вас нет веры!
АК: Безусловно, посмотреть на столкновение отечественного авангарда и архаики в этой программе будет крайне интересно тем зрителям, которые по-настоящему ценят и любят кино. Спасибо Вам за удивительный, впечатляющий рассказ - увидимся на просмотрах!
2 страницы
 1 2
|
|
|
|
Версия для печати
